KISS. Лицом к музыке: срывая маску

Когда мы с Эрин встречались уже больше года, я подумал, что пришло время познакомить ее с Эваном. Мне не хотелось, чтобы он чувствовал угрозу. Поэтому я решил организовать встречу на нейтральной территории. Я сказал Эвану, что у меня есть подруга, которая, как и он, любит конфеты. Мы собирались посетить кондитерскую в торговом центре, и она должна была присоединиться к нам. Она пришла и познакомилась с Эваном, но я никогда не держал ее за руку и не целовал ее. Постепенно, спустя многие месяцы, когда Эван подружился с ней, мы начали проявлять свою привязанность немного больше.

По ходу того, как они с Эрин становились ближе, я показывал ему, как и мы с ней постепенно сближаемся. Это был параллельный процесс – я хотел, чтобы наши отношения развивались у него на глазах. Мы с Пэм никогда не ругали друг друга в присутствии Эвана, и я ей за это очень благодарен. Никто из нас не хотел, чтобы он стал пешкой в спорах между нами. Для меня тут все предельно просто. Если сильно упростить, то все сводится к одному главному вопросу: ненавидите ли вы своего бывшего больше, чем своего ребенка? Пока вы любите своего ребенка больше, нет никаких оснований для плохих слов, запретов встреч или чего-то подобного. Это также значило, что Эрин никогда не представляла замену или угрозу.

Затем Эрин, Эван и я вместе отправились в путешествие. Я хотел, чтобы он понял, что мы с Эрин спим в одной кровати, и я хотел, чтобы это произошло в нейтральной обстановке. Мы зарегистрировались на курорте в Санта-Барбаре и, когда вошли в комнату, Эван спросил: «А где будет спать Эрин?». «Со мной», – сказал я. «А», – сказал он без удивления или раздражения. И мы двинулись дальше. К тому моменту свой жизни я твердо верил, что мы исцеляем себя, помогая другим. То, что я сделал Эвана центром моего мира, принесло пользу всем. Было так радостно видеть счастливого ребенка. Когда Эрин и я наконец съехались, она призналась, что была не в восторге от фрески в моей спальне. «Нам не нужно ее убирать, – сказал я. – Я имею в виду, что мы можем добавить и тебя на нее. Ты можешь быть одной из девиц. Сейчас ты живешь здесь, поэтому имеешь право оказаться на фреске». «Я ненавижу ее, – наконец призналась она, – и всегда ненавидела». Я был ошеломлен, а затем вдруг засмеялся. «Почему ты не сказала мне раньше?» – спросил я. После чего пошел в кладовую, взял пару малярных валиков, и мы вместе закрасили стену.

61

Через некоторое время после того, как Эрин переехала, Эван, которому тогда было лет десять, случайно запер себя на балконе своей комнаты. Мы с Эрин были внизу, не догадываясь об этом. В какой-то момент я услышал шум, но не смог определить, откуда он шел. Погодите минуту, кто-то кричит? Внезапно меня осенило, что Эван мог попасть в беду. Эрин и я побежали наверх. Эван был заперт на балконе. Мы открыли дверь, и он прибежал мимо меня прямо в объятия Эрин. Возможно, некоторых родителей оскорбило бы такое поведение, но я очень радовался, что он так относился к ней. Этот случай убедил меня, что их отношения были крепкими и любящими.

В 2003 году мы с Эрин были в отпуске на Гавайях, и владелец одной галереи подошел ко мне с предложением сделать что-нибудь для его галереи – что-то вроде подписанных гитар. «Я рисую», – сказал я ему. Он захотел взглянуть на мои картины. После того как я показал ему фотографии, он захотел устроить шоу. Мое арт-шоу? Это звучало странно. Надо признать, что это, конечно, была не шикарная нью-йоркская галерея. Но все же. Мы организовали шоу, и я вернулся на Гавайи на открытие. Мы продали картин на сумму 35 000 долларов, что, безусловно, превзошло все мои ожидания, поскольку я никогда не ожидал ничего продать. Я быстро уяснил, что для того чтобы стать настоящим художником, совсем не обязательно голодать.

После этого у меня возникла навязчивая идея: я хотел сделать то же самое на материке. Вскоре я заключил сделку с сетью галерей по всей стране. Мы организовали серию выставок, и мне показалось, что благодаря моей персоне нам удалось познакомить с изобразительным искусством даже тех людей, которые при других обстоятельствах не проявили бы к этому интереса. То же самое случилось, когда я играл в «Призраке оперы». Уверен, что тогда многие фанаты KISS впервые посетили музыкальный театр.

Я чувствовал, что помогаю развенчать снобизм, который, как мне кажется, оказывает плохую услугу искусству. Иногда люди приходили ко мне на выставку и говорили: «Я ничего не понимаю в искусстве, но мне нравится эта картина». «А что тебе нужно понимать? – отвечал я в таких случаях. – Тебя либо что-то цепляет, либо нет». Мне было приятно, когда люди говорили, что та или иная картина заставляет их задуматься о собственной жизни или побуждает рассказать мне историю о своих семьях.

При виде того, как мои картины оказывают влияние на людей, я, как никогда до этого, ощущал, что мое искусство имеет право на жизнь.