Я нашел подтверждение своими опасениям там, где меньше всего этого ожидал, — во время сеанса с моим терапевтом доктором Джесси Хилсеном. Я начал говорить о накипевшем, о том, что творилось с моими финансами, и он начал задавать вопросы о моих доходах, о пенсионных начислениях, на которые я, к своему стыду, не мог ответить. Нам строго-настрого запрещалось показывать наши финансовые отчеты третьим лицам, но я решил нарушить это правило, и доктор Хилсен согласился взглянуть на некоторые документы. То, что он сообщил мне после изучения бумаг, повергло меня в шок:
— Вы в курсе, что должны налоговой службе США миллионы долларов?
— Что?!
— К тому же вы просрочили выплату, и они уже уведомили, что собираются встретиться с вами лично.
— Как такое возможно?
Говард был как член семьи. Я всегда доверял ему. Наши долгие отношения были редким примером стабильности в группе. Теперь же мне предоставили много красноречивых примеров весьма сомнительных махинаций. Я не хотел придираться к законности вопроса — дело было в том, что многие решения явно противоречили интересам группы, подобные менеджер наверняка не стал бы принимать, если речь шла об его деньгах. Были сделки, которые, по совпадению, заключались с людьми из близкого круга наших менеджеров и адвокатов. Были неудачные «налоговые убежища», о которых мы никогда не слышали. Уйма безрассудных решений. Во многом это напоминало то же кумовство, которое я наблюдал в музыкальном бизнесе. Я думал, что Говард выше этого. Теперь же мне хотелось плюнуть ему в харю. Это было непростительное предательство.
Я позвонил Джину. «Слушай, — сказал я, — у нас финансовые проблемы». «Чепуха», — ответил Джин. «Я говорю тебе, все сложнее, чем на первый взгляд». Я встретился с ним и попытался все объяснить, а он в ответ лишь ухмылялся да отшучивался, не придавая этому значения. Поэтому я организовал ему встречу с доктором Хилсеном, который показал Джину документы. Он уперся и приготовился занять оборонительную позицию, но все доказательства были налицо.
Через день я сообщил Джину, что мы уходим от Говарда. Но он хотел остаться с ним. «Ты можешь остаться, если хочешь, — сказал я, — но я сваливаю». Его ошеломило, что я собирался уйти с ним или без него. Когда он понял, что я не шутил, то начал колебаться. В конце концов он сказал: «Я с тобой».
Я не стал отвечать на звонки Говарда и больше никогда с ним не разговаривал.
Было грустно расставаться с еще одним членом нашей команды, который подставил нас. Говард был последним членом первозданной группы, которого отшвырнуло на обочину. Он не смог бы найти оправдание своим поступками, ведь все было написано черным по белому в бесконечных документах и файлах. Пытаясь разобраться со всем этим беспорядком, мы обратились к юридическим консультантам, и они подтвердили наши опасения.
С того дня мы самолично ставили подписывать все документы. Я извел немало чернил, вырисовывая свою подпись, неважно, шла ли речь о ежемесячном счете за телефон или о контракте на строительство огромной сцены. Теперь мы с Джином держали наши дела в строжайшем секрете, даже если речь шла о какой-нибудь мелочи.
Возможно, хлебнув горя, мы наконец усвоили наш урок. Разумеется, мы в этой ситуации повели себя не самым умным образом, но мы быстро сообразили, что к чему, и использовали возможность исправить ситуацию к лучшему. Несмотря на то, что именно я обезвредил эту бомбу замедленного действия, которая могла нас уничтожить, все лавры опытного бизнесмена достались Джину. Мне кажется, людям удобнее вешать ярлыки: например, Джин это «деловой парень», а Пол — «творческий парень». Но не Джин понял, что наш корабль идет ко дну, и не Джин изменил курс. Насколько мне известно, самое успешное, что Джин сделал в бизнесе, это убедил всех, что он опытный бизнесмен. В этом случае, конечно, он был невероятно успешен.
По-другому и быть не могло, ведь он занимался этим 24 часа в сутки. Я не осуждал его, если для него это было своеобразным достижением в жизни. Попробуй я соревноваться с ним на этом поприще, это отняло бы у меня много сил, которые могли мне понадобиться на реализацию других целей в жизни. Джин был зациклен на саморекламе, меня же беспокоило самопознание. Я хотел выяснить, как быть счастливым, и для меня это было гораздо важнее, чем строить миф, который не изменил бы то, кем я являлся в реальности. В конце концов, то, что ты можешь заставить других людей поверить во что-то, совсем не значит, что и