KISS. Лицом к музыке: срывая маску

Получив место таксиста в компании под названием Metro, расположенной близ Queens Plaza, я стал зарабатывать, сколько мне было нужно на тот момент, и при этом практически свободно мог распоряжаться своим временем. Водил я большой Dodge-седан с хлипкой перегородкой между мной и задними сидениями. Бизнес такси тогда претерпевал изменения: классических таксистов становилось все меньше, на смену привычным пожилым мужикам с сигарами стали приходить люди вроде меня — актеры и музыканты — те, кому нужен был и заработок, и свобода. Я очень быстро понял, какая минимальная выручка за смену требуется компании, так что когда я хотел я работал по минимуму — мой заработок зависел от того, сколько я соберу с клиентов. Я также нашел проводки от табло «for hire» («свободен») и научился отсоединять их, не глядя под приборный щиток. Таким образом, я мог забирать все, что набежало по счетчику, не рискуя быть замеченным такси-инспектором: нельзя возить пассажиров с включенным табло «свободен», при котором счетчик не включен.

Мы с Джином сняли репетиционное помещение на Хестер-стрит в Чайнатауне, в нижнем Манхэттене, рядом с Кэнел-стрит. Здание это строили из того, что мы называли «деревяшка нежная»: чиркни спичкой — оно все сгорит. Но все равно, был большой плюс: там мы могли хранить нашу аппаратуру, а не таскаться с ней туда-сюда постоянно. В этом месте наша группа полным составом — я, Джин, Стив Коронел, Брук Острандер и барабанщик Тони Зарелла — репетировала три раза в неделю. Но мы с Джином проводили там гораздо больше времени.

Поначалу меня песни Джина не очень впечатлили, но когда мы притерлись друг к другу, то вместе начали сочинять очень эффективно. Было так здорово иметь творческого и умного соавтора, с которым постоянно перекидываешься идеями. Соавтор песен! Все, я больше не чувствовал себя одиноким.

Джин к тому же был потрясающим басистом. Он мог играть хитрую, интересную партию, и в то же время петь, а такое умеет далеко не каждый. Его талант придумывать мелодичные партии, дополнявшие аккорды стал огромным плюсом. И тем не менее, хотя я очень ценил наше сотрудничество, мне не очень нравилось, как он ведет себя в определенных обстоятельствах. Например, он много раз опаздывал на репетиции, при этом ни разу не извинился. Нередко мне приходилось ждать его в метро по часу, чтобы ехать на базу. Но он думал только о себе.

Это, конечно, бесило, но иногда я ему мстил. Частенько мы ходили есть в дешевый китайский ресторан на Кэнел-стрит — там за 1 доллар 25 центов на тарелку риса или лапши тебе накладывали любое блюдо из меню. Однажды в обеденное время мы с Джином пришли, заказали по тарелке еды и банке колы, сели. Мы — единственные посетители. Джин пошел руки помыть, я взял бутылку острой горчицы и выдавил чуть ли не половину ему в колу. Он вернулся, поднес трубочку к губам, глубоко втянул. А я ничего, сижу, молчу, жду. Тут вдруг у него глаза полезли из орбит, слезы потекли, он заорал: «Боже!». Джин на три года старше меня, и я его подкалывал как надоедливый младший брат.

Бюджеты наши в то время ограничивались в основном несколькими долларами. Однажды во время репетиции нам захотелось поесть, но денег не оказалось вообще. Тогда мы взяли гитары и вышли на Хестер-стрит, и у фасада лофта стали играть песни The Beatles. Ведерко для сбора денег очень быстро наполнилось, и мы уже могли идти за едой. В тот день мы столько заработали, что решили продолжить. Но на следующий день мы, не успев начать играть, были схвачены копами. Так закончилась наша карьера уличных музыкантов, так разбилась мечта о неиссякаемых порциях курицы му-шу.

Я довольно рано понял, что Джин приучен ценить деньги, и иногда я делал добро — например, частенько отдавал ему мою старую обувь. Но иногда я валял дурака: бросал мелочь на улице в Чайнатауне, зная, что он за ней ринется. Просто вставал на бордюр и швырял монеты. А он и в сточную канаву за ними лез.

Несмотря на то, что жизни наших семей отличались, все же мы с Джином нашли общее. Оба из иммигрантских еврейских семей, оба жили в Куинсе, но главным, как мне кажется, стало отношение к работе. И он, и я отдавались ей на сто процентов. Остальных участников группы двигало, мне кажется, не это. Тони-барабанщик играл в группе по одной-единственной причине: он был точной копией Гизера Батлера из Black Sabbath. Барабанщиком он был не очень умелым, мягко говоря, но сидел за своей гигантской установкой фирмы Ludwig и выглядел соответствующе. Себя он считал эдаким интеллектуалом. Однажды он принес на репетицию некий свой рисунок, который, по его мнению, станет идеальной обложкой нашего когда-нибудь-грядущего альбома. А картина такая: Земля и цветок в космосе, плачут. Он мне:

— Ну чего, понял?

— Нет, — говорю.

— Да понял ты!

— Вообще без понятия, что это такое. Цветок плачет на Земле? Ну ладно, нормально.