KISS. Лицом к музыке: срывая маску

Другими словами, я — из района за железной дорогой, что называется, то есть из бедного, рабочего, и не знал, что здесь, у приличных людей, все по-другому.

Мать Джина считала, что ее сынок не может сделать ничего неправильного. Когда я звонил, а он был в санузле, она так мне сообщала об этом: «Король на троне». Она верила, что он даже на толчке производит шедевры. Я, напротив, от родителей не услышал бы комплимента, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Они очень старались не похвалить меня, наверное, думая, что так меня закаляют. Джин не мог сделать ничего неправильно; я не мог сделать ничего правильно.

Конечно, учитывая мои обстоятельства, ничего удивительного, что мама Джина считала меня бомжом.

Тем временем моя сестра со своим парнем разъезжала по округе в вэне, продавая наркоту, сами они ежедневно закидывались кислотой, нюхали клей и вообще занимались черт знает чем. Сестра в конце концов забеременела, но к родам они с этим парнем уже разбежались. Когда в роддоме появилась на свет моя племянница Эрика, мы с моими родителями были там.

Сестра моя была совершенно непригодна к тому, чтобы растить ребенка. Она все еще страдала от психического заболевания и все еще употребляла наркотики. Однажды в выходной мы с отцом арендовали вэн, приехали в Бостон — она там жила в своего рода коммуне — погрузили все детские вещи и отвезли в дом к моим родителям. А ребенок уже и так жил с ними.

С этого момента общение с Джулией почти полностью прекратилось. Конечно, возникали опасения, неуверенность: а что, если она заберет Эрику и начнет судиться с нашими родителями за опеку? Однажды Джулия действительно заявилась к нам, будучи явно не в себе. Она носила Эрику на ручках, и вдруг я услыхал, как распахнулась входная дверь, и увидел Джулию, бегущую с ребенком по улице. Пришлось нам мчаться за ней и отнимать Эрику. Ужас.

Согласно философии моих родителей не замечать проблем, племянница моя, пока росла, называла мою маму — то есть свою бабушку — «мама». А поскольку моему папе было неловко выбирать, как его называть, он по умолчанию стал «дорогой». Ну, просто мама моя так его называла.

В то время как Джин получил диплом колледжа и зарабатывал неплохие деньги как клерк или ассистент учителя — в первые годы нашего знакомства он сменил несколько работ — я перескочил из бензозаправки в гастроном и бросил колледж. Теперь я готовился сдать экзамен на водителя, чтоб стать таксистом на полставки. Пока ребята из нашего района учились, чтоб получить дипломы для долгих успешных карьер, я не оставил себе никакого варианта, кроме как добиться успеха в музыке. У меня не было никакого выбора, кроме как двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю придумывать, как этого достичь. Я считал, что все дело в работе. Ты можешь измерить, насколько важно для тебя что-то, по тому, сколько ты готов работать, чтобы добиться этого.

К моему счастью Джин, вопреки мнению его мамы, тоже считал, что вместе мы гораздо сильнее, чем поодиночке. Хотя, мне кажется, в то время наше партнерство для меня было куда важнее. Получив капельку одобрения и человека, с которым можно тусоваться, я в конце концов перестал ходить к психиатру доктору Хилсену. С другой стороны, в жизни Джина происходило много чего, в отличие от моей — девочки, работа, вообще все. На первый взгляд казалось, что он более удовлетворен, эдакий шалопай-счастливчик. Я же рассматривал Джина как важную часть плана — а кроме плана у меня ничего не было. После отказов паблишинговых компаний я понял, что могу продвинуть свой материал только с группой. Мне одному не хватало по крайней мере троих для нужной мне команды. Джин, я чувствовал, тоже был ключевым членом команды.

К тому времени я уже повидал немало людей, которые хотели быть музыкантами и говорили, что станут звездами, но подавляющему большинству из них не хватало дисциплины, они не хотели полностью отдаваться работе. Талант — это все хорошо и нужно, но победителями становились те, кто работал тяжелее всех. Так вот, к этой работе Джин относился так же, как и я.