Коп повнимательнее на меня поглядел и, наверное, увидал выражение полнейшего ужаса. «Обязательно возите с собой права», — сказал он и сделал мне знак: уезжайте.
Зарубил на носу: всегда брать с собой бумажник.
24
KISS медленно взбирались по лестнице концертной иерархии. В конце 1974 года на некоторых афишах нас уже стали ставить вторыми, «специальными гостями», а не нижними анонимными. Ну, знаете, как оно выглядит: «Сегодня в Cedar Rapids: REO Speedwagon и специальный гость KISS, плюс третий участник — сюрприз!»
Слава — это в том числе и отдельный номер в отеле. Слава — в том числе самолет, а не машина, своя или арендованная. Иногда из родительского дома — я там зависал, когда выдавался свободный день, — меня забирал лимузин, который вез меня до аэропорта. С концерта на концерт мы летали уже коммерческими рейсами, а из отелей и аэропортов нас возили. Аппаратура перегонялась в грузовике и уже ждала нас на площадке. Останавливаться мы стали в отелях Holiday Inn, а не в каких-то придорожных мотельчиках для автомобилистов. Когда каждую ночь я бросал четвертак в вибрирующую кровать, мне легко представлялось, что все это мы выиграли в лотерею.
Потом мы даже стали снимать не только номера, но такую общую комнату, которую называли «Курятничек» — для вечеринок и девок, чтобы не томить их в лобби. После концерта мы обычно расходились по своим отдельным номерам, чтобы привести себя в порядок, а там и телефон звонил: «Курятничек у нас сегодня в 917-м номере», — говорил тур-менеджер. Мы шли в это помещение, полное девок, из которых каждая хотела поскорее пойти с тобой в номер. Некоторые были из посетительниц концерта, другие имели какое-то отношение к местной радиостанции, третьи знали кого-то, кто знал кого-то из нашей команды или нашего лейбла, или хрен знает чего еще.
Еще мы наконец-то обзавелись сменными комплектами концертных костюмов. Наняли парня по имени Ларри Легаспи, который обшивал группу Labelle — у них тогда случился большой хит «Lady Marmalade» — и выглядел как некий диско-инопланетянин. Еще мы нарисовали эскизы башмаков и заказали по ним обувь у нью-йоркского сапожника по имени Фрэнк Ананиа. Он, настоящий мастер старой школы, ни черта в этом нашем дизайне не понял, но стачал нам такие классные сапоги, которые, в отличие от обычных наших покупных, были более устойчивыми и более крепкими. То есть для наших прыжков и пробежек по сцене — самое оно.
Со своей первой девушкой я познакомился в Атланте, когда мы снова оказались в Electric Ballroom. Ну или, скорее, она стала моей девушкой на финише того забега в Атланте. Аманда была высокой фигуристой блондинкой родом из Мичигана. Она ездила с одним из наших техников. Флиртовала она со всеми подряд, и однажды, когда техник этот приболел, она скормила ему две таблетки валиума и сбежала со мной.
У нас выдался перерыв в туре на несколько дней, так что я повез ее к себе в Нью-Йорк. Там я до сих пор жил с родителями. Мы с Амандой располагались на раскладной софе в гостиной, потому что именно там я спал, приезжая домой. Дело в том, что отдельной моей комнаты у меня больше не было — та, которую мы делили с сестрой, отошла моей племяннице Эрике. А эта самая раскладная софа стояла вплотную к стене, за которой находилась спальня моих родителей. Ну и раз утром, когда мы с Амандой ночевали у меня дома, я маму спросил так просто, светской беседы ради: «Как спалось, мам?». «Неважно, — ответила она. — Софа все время билась в стену».
Так я понял, что мне пора жить отдельно. Честно говоря, я уже давно это понял, но идея жить в одиночестве меня не грела. А тут вот уже появилась женщина, с которой можно съехаться, — очень удобно.
Мы с Амандой взяли выпуск
Переехав, мы в первый же вечер сели и стали слушать музыку — конкретно альбом