В 1978 году, когда я только познакомился с Десмондом, он жил с Марией, одной из подпевки. Тогда она была его девушкой. А у него волосы были длинные и кудрявые, как у Питера Фремптона. То есть все они какие-то были сексуально двусмысленные, не определишь сразу. Помню, однажды вечером они были у меня в гостях, и я думал:
Но было уже слишком поздно. С ними неправильно работали, группу разрывали трения, и магия исчезла.
Мы с Десмондом уже вскоре после нашего знакомства принялись вместе писать песни. Я приходил к нему домой с гитарой, и он подпевал или сам играл на клавишах. Первая песня, которую мы написали вместе, — это «The Flight», она вошла в их дебютный альбом 1978 года. А в начале 1979-го мы работали над еще одной песней. Стимулом послужила ночь, которую я провел в знаменитом клубе Studio 54 — тогда наимоднейшее место в Нью-Йорке. И там я, слушая все эти песни с темпом 126 ударов в минуту, со всеми их текстами, подумал:
А Studio 54 тогда была днищем беспредельного разврата. Даже для меня слишком крутого — мне там не по себе было. Там просто разврат происходил у всех со всеми и всегда, плюс наркотики на каждом шагу. Нет, это не мое, это слишком. Но вот танцевать мне там нравилось. Туда никто не приходил в белом костюме и не двигался, как Джон Траволта. Я лично спокойно проходил в джинсах и футболке и танцевал. Иногда заруливал туда в субботу вечером и не выходил до утра. Покупал воскресный выпуск New York Times и читал его в постели после последнего танца с женщиной, которую притащил с собой из клуба.
А музыка в Studio 54 вся была про «жить в моменте», отрываться то есть, веселиться. Так что и новую песню свою я начал строчкой: «
Билл привел Вини Понсиа для того, чтобы задобрить Питера — Вини спродюсировал его сольный альбом. В это время Питер и Эйс были такими игрушки йо-йо — туда-сюда.
Позже мы узнали, что все нанятые работать с нами проходили краткий инструктаж Билла: что кому говорить, чего кому ни в коем случае не говорить. Он следил, чтобы мы жили в этом искусственном мире, где никто не рискнул бы гладить нас против шерстки. Приглашенным на работу разъясняли, что каждый из нас любит, что его обижает, что каждый жаждет услышать. Людям платили за то, чтобы они говорили нам то, что мы хотели слышать, и трудно было разобрать, какое их мнение идет от души, а какое — по долгу службы. Мы жили в прозрачном пузыре, как Элвис. Люди в прямом смысле держали для нас двери открытыми. Кто-нибудь открывал дверь в студию — а там всегда готовая еда. Билл знал нас всех вдоль и поперек, как свои пять пальцев. Знал, кого и чем успокоить и порадовать. Это менеджерская работа, особенно когда у тебя четверо таких, как мы тогда, — взрывных, горячих, непостоянных. Но эти же люди и поддерживали — никто не хотел, чтобы эта легкая нажива закончилась.