Кит на пляже

– А мы подруги? – злобно кричу я. Нападение – лучшая защита; я лучше буду царапаться, чем покажу, что испугана и задета. – Ты разве не наша прислуга? Разве папа тебе не платит за то, что ты прибираешься, чего-нибудь там приготовишь по мелочи, забираешь Игоря из его школы для очень-очень отсталых, когда он сам не успевает, разве тебя мама не посылает за пирожными, когда захочет? Мы тебе за всё это не платим? И ты говоришь, что ты моя подруга? Сколько тебе мои родители заплатили, чтобы ты так говорила? – Я знаю, что это хамство, что это неправда, но оно бурлит и лезет из меня, ничего не могу поделать.

Когда я всё это выливаю из себя, всё, чего я на самом деле вовсе не думаю, я ничего такого отвратительного не думаю, когда я сама слышу эти слова, мне становится стыдно. Больше всего мне хочется сказать: «Прости, прости, прости». Вот так бы и повторяла, как Игорь: «Прости, прости, прости…»

Бреда смотрит на меня. Ничего не говорит. Только обнимает Игоря; её руки лежат у него на голове и прикрывают его уши. Она знает, что Игорь очень пугается, когда люди кричат. Он переживает чувства других людей. Это мне папа объяснил. И это на самом деле так. Я знаю, что это так. Но мои-то чувства что? Почему никого не интересуют мои чувства? Почему всем наплевать, что я чувствую?

Бреда выходит из комнаты. Она по-прежнему держит Игоря за голову, успокаивает его. Когда она открывает дверь, Игорь оборачивается и спрашивает меня:

– Обнимемся? Мы. Мы.

Бреда говорит:

– Игорь хотел с тобой немножко побыть, тебя погладить. Ему показалось, что ты грустишь.

– Нет, – отвечаю я.

Бреда с Игорем уходят.

Я остаюсь одна.

Как будто кит воет на пляже

Утром я не пошла в школу на час раньше. А зачем? Не имеет смысла.

– Тебя отвезти? – спрашивает папа.

Это первое, что он утром сказал. Потом долго-долго стояла полная тишина. Скорее всего, из-за вчерашних гостей. Обычно он много говорит. Особенно утром. Он тогда в хорошем настроении. Он думает, что это его обязанность – следить, чтобы у всех было хорошее настроение. Мама как раз утром больше молчит. Должно пройти много времени, прежде чем она произнесёт что-то развёрнутое. К полудню уже, может быть. Папа говорит: «Ну, она такая. Одни с утра сразу в хорошем настроении, другим нужно побольше времени». Игорю тоже нужно побольше времени. Скорее всего, потому что он каждый раз с большим трудом просыпается. Такие дети могут ходить, стоять и при этом спать с открытыми глазами.

– Так чего, мы тебя отвезём? – спрашивает он снова, уже после третьей чашки кофе. В первый раз я ничего не ответила. Думала, не поехать ли на велосипеде, и что будет, если папа меня подвезёт, и что за этим последует.

– Мы тебя запросто можем отвезти. Я сначала высажу тебя, а потом Игоря. Зачем тебе по такому холоду ездить на велосипеде. А сегодня, – он идёт к холодильнику, где под магнитиком в форме сердца висит расписание моих дополнительных занятий, – сегодня у тебя только… – он водит пальцем по бумажке, – только йога в семь. Ага, я могу тебя отвезти и потом заехать за тобой. – У него явно уже развязался язык.

– Не, – говорю я, – я сама приду домой.

– А, точно! Твои одноклассники же говорили, что тоже живут рядом, в нескольких кварталах отсюда. То есть вам вместе идти. Отлично! – с деланым энтузиазмом говорит папа. – Я больше всего люблю вспоминать, как мы с одноклассниками вместе ходили домой после школы. Чего мы только не делали! Иногда путь до дома занимал аж несколько часов. Это мои лучшие воспоминания!

Игорь неподвижно сидит на стуле. Я положила на его тарелку только что испечённую вафлю. Он их очень любит. Но сегодня он только глядит в тарелку, и всё.

– Ну так что, поедешь с нами? – снова спрашивает папа.

Я киваю.

– Спасибо за лаконичный ответ, – иронизирует он.

Я мажу вафлю Игоря тонким слоем мёда. Это он тоже любит, хотя много сладкого ему нельзя. У него сахарный диабет. У таких детей часто бывает диабет или проблемы с сердцем. У Игоря, собственно, и то, и другое. Он смотрит на меня своими маленькими глазками и говорит:

– Ты ругалась.

Не забыл. Иногда он всё забывает, иногда запоминает кучу всякой ерунды.

– Не ругалась, – отвечаю я и гляжу на часы. – Пошли, а то опоздаем.

– Придурок, – говорит Игорь и повторяет несколько раз: – Придурок, придурок, придурок, – всё менее отчетливо. Не забыл. Поэтому он сегодня в таком настроении. Я всегда думала, что он не очень понимает, что это слово значит. Но, видимо, понимает.

Я одеваюсь; мама медленно спускается по лестнице. Когда я говорю ей: «Доброе утро!» – она только кивает; глаза у неё заспанные. «Как вы с Игорем похожи!» – думаю я. Физически Игорь, конечно, ни на кого не похож, но, когда я смотрю, как мама, заспанная, как будто во сне, передвигается по столовой, а Игорь с отсутствующим видом сидит за столом, они кажутся дико похожими. Одинаковыми. Как два человека, которые ходят во сне. Которые сами не понимают, спят они или бодрствуют.

– Пошли! – говорю я на этот раз более энергично. – Если немедленно не выходим, я поеду на велосипеде.