Было это зимой сорок второго года, когда немец от Морянска находился в пятидесяти километрах. Не хватало продовольствия, кончалось топливо. Не только жилые дома, но и учреждения почти не отапливались. Заборы, старые деревянные баржи разламывались и шли на топку. В комнатах устанавливались «буржуйки». Чурки, тряпье, книги, старая мебель — все перемалывалось в холодной пасти этих ненасытных чудовищ... Дядя Федя и тогда опекал редкостные растения. Тихий и скромный в обыденной жизни, он во время спасения своих любимцев врывался в кабинеты больших и малых начальников и требовал топлива, топлива, топлива! Сначала, ему помогали, потом стали отказывать, ссылаясь на то, что сейчас-де не время ломать голову о спасении каких-то цветочков... На фронтах решается судьба государства, а тут... Но дядя Федя упорно стоял на своем...
И вот в помещении, где тогда стояли его пальмы и фикусы, появились две чугунные «буржуйки». Поначалу они задымили весело и бойко, потом стали попыхивать грустнее. Наконец, наступил такой день, когда у дяди Феди под рукой не оказалось ни палки. Не только дрова, но и вся домашняя мебель была сожжена. Казалось бы, выхода нет, растения от гибели не спасти. А мороз в тот декабрь лютовал не меньше самих фашистов. Но и тут дядя Федя отыскал выход. Он пошел на черный рынок и променял свои суточные четыреста граммов хлеба на вязанку дров. Через день менка повторилась. И так продолжалось всю зиму, до тепла. Весеннее солнце восстановило силы «красавиц», растраченные ими в холода, а их шефа уложили на полгода в больницу, — с крайним истощением всего организма...
— Да-а, это подвиг, и еще какой!.. — Костя даже руками развел от удивления. Теперь он уже с восхищением посматривал на козлобородого старичка. — И откуда только силы в таком берутся?!
— Это еще не все, — торжественно рубил Генка. — А ведь в том самом сорок втором у дяди Феди погибли на фронте два сына-моряка и от горя скончалась жена... Вот и попробуй измерить мужество этого человека!
Мальчики помолчали. Могучие пальмы теперь олицетворяли для них мужество и гуманность всего русского народа.
Прозвенел звонок, и зрители, в основном юные, хлынули в кинозалы.
«Великолепную семерку» показывали в главном, Большом зале кинотеатра. Места у братьев чуть ли не самые лучшие — в середине зала пятнадцатого ряда. Генка огляделся. Впереди него сидела малявка — девочка лет двенадцати — с огромными голубыми бантами в льняных косичках. Она напоминала мотылька, отдыхающего на травинке. Генка покровительственно погладил ее по головке.
— Умничка, мамина дочка, отличница!..
Девочка сконфуженно зарделась.
— Не смущайся, старушка, все о'кей! — и Муха одобряюще подмигнул.
Застрекотал киноаппарат. На экране появился великолепный Крис, главный герой фильма.
Пиф-паф! — один за другим летят раненые и убитые. Генка запрыгал в кресле, как поплавок при сильном клеве.
— Цыц, всявка, не трухайся! — Чья-то цепкая тяжелая лапа легла Генке на плечо. Муха обернулся: белобрысый парень с золотым зубом скалился, как овчарка, готовая вцепиться в горло.
— Извините, — Пролепетал Генка, — я больше не буду... — На золотозубого и его цыганистого носатого дружка Генка обратил внимание еще до начала сеанса.
Одесские уркаганы, — шепнул он Киту, — не иначе как из труд колонии драпанули!..
— Парни как парни, — рассмеялся Кит, — наверняка из киличной экспедиции. Там любят такие чубы таскать и фиксами фасонить.
Генка с Китом не согласился, но оспаривать не стал: в конце концов, ему до парней не было никакого дела. И вот теперь, снова взглянув на золотозубого и его дружка, он подумал: «Бандюги!.. Вот бы их задержать!» — и перед Генкиными глазами встала четвертая полоса местной комсомольской газеты, где в отделе происшествий было напечатано огромными буквами:
...Вчера вечером пионер Геннадий Титов... — нет, не так!.. — Вчера вечером пионер Геннадий Титов вместе со своим братом Константином Титовым задержали опасных рецидивистов... У преступников отобраны два пистолета и две финки... Героям объявлена благодарность...»
Генка расправил плечи и тут же ссутулился: «А они ведь и вправду, наверное, вооружены! Пырнут ножом — и поминай как звали!» Муха испуганно обернулся. Но золотозубый и его дружок давно забыли о существовании клопа, нареченного родителями Генкой. Они упивались подвигами «великолепных американцев». Это одновременно и обрадовало и огорчило Генку: «Поди, за малявку считают!» — подумал он. Ну да ладно, он, Муха, им еще покажет! Он их выведет на чистую воду!..
Генка незаметно толкнул Кита в бок, но тот даже не шелохнулся. Костя, как и все остальные зрители, жил приключениями героев фильма — боролся со злом и совершал подвиги один другого невероятнее.