Китаб аль-Иттихад, или В поисках пентаграммы

Через два дня я уже был опять в Санта — Фе, где поручил нотариусу уладить все дела, связанные с продажей плантации, а деньги перевести семье несчастного Детлефса. Затем я выехал в Пуэрто — Кастильо, единственный в Тукумане океанский порт. В конторе тукуманской пароходной компании, большая часть акций которой принадлежала богатой семье греческих судовладельцев Монахосов, мое желание поступить на корабельную службу восприняли с крайним удивлением. Дельцы с чисто буржуазной трафаретностью мышления полагали, что, сыграв такую роль в революции, я должен немедленно начать пользоваться ее плодами. Однако и отказать мне они не решились, особенно после того, как я предъявил полученный в Москве диплом кандидата экономических наук. Диплом позволял заключить, что с ведением бухгалтерских операций и расчетов с клиентами я уж во всяком случае справлюсь, к тому же и претендовал я как раз на место суперкарго. Тут же подписали контракт. К моему огорчению, корабль, на котором мне предстояло служить, приходил в Пуэрто — Кастильо только через четыре дня. Это был лихтер «Калипсо» — прежний его суперкарго в приступе белой горячки выбросился за борт посреди океана. Выйдя из конторы на улицу, я направился в китайский квартал, где хотел найти опиекурильню. В грезах, порожденных опиумом, я надеялся встретить образ Розалии, а возможно — если Морфей, бог наркотических услад, будет ко мне благосклонен, — и заветный образ жестокой дочери астраханского губернатора. Нужное мне заведение я нашел без всякого труда. Свирепого вида китаец, на предплечье которого я заметил условную татуировку — знак принадлежности к преступному сообществу, сразу проникся ко мне доверием, так как я обратился к нему на его родном языке. Он разъяснил мне, как следует стучать, чтобы привратник впустил гостей. После условного стука дверь указанной мне подозрительной лачуги со скрипом отворилась, и, когда я увидел привратника, то сперва оторопел, а затем разразился хохотом, несмотря на свою душевную депрессию. На меня печально смотрело помятое лицо Виктора Пеленягрэ. Очнувшись от первого потрясения, Виктор завопил: «Андрюха!» — и бросился мне на шею. Из последовавших затем расспросов я понял, что Виктор имеет весьма смутное представление о последних событиях в Тукумане и моей роли в них. Примкнув к политическим заговорщикам, он ушел в глубокое подполье, став хозяином явочной квартиры, маскировавшейся под опиекурильню. В качестве такового Виктор почти не выходил на улицу. Это было заметно по нездоровой мучнистой бледности и одутловатости его лица. Впрочем, последняя, возможно, объяснялась неумеренным употреблением агуардьенте, к которому Виктор прибегал от скуки. «Мне кажется, я алкан», — пожаловался он со вздохом. Мы расположились в задней комнате притона, где хранились трубки и запас опиума в мешках. Чтобы попасть туда, нам пришлось пройти мимо неосвещенной залы, где предавались пороку клиенты. Во мраке тускло светились багровые огоньки трубок, угадывались очертания лежащих полуобнаженных тел, от испарины казавшихся медными. Слышалось бессвязное бормотание людей, говоривших с призраками, созданными наркотиком в их мозгу. «Полные деграданты, но для отвода глаз приходится их пускать, — объяснил Виктор. — Полиция берет взятки и нас не трогает, считает, что мы простые уголовники. Если бы они знали, чем мы занимаемся!» Я вкратце рассказал Виктору о своих приключениях. В подробности я не вдавался, рассказ и без этого был для меня чересчур болезненным. Когда я дошел до смерти Розалии, голос мой пресекся. «Ненавижу этих солдафонов! — воскликнул Виктор с горячим сочувствием. — Полные деграданты!» Тут в коридоре, прервав нашу беседу, послышались чьи–то тяжелые шаги. Виктор насторожился. В комнату ввалились Петя Кока и Лентяй, которых я сразу узнал по описанию в газете, и подозрительно уставились на меня. «Это мой друг, Андрей Добрынин, тоже поэт, — представил меня Виктор. — При нем можно говорить без стеснения». «Счастлив познакомиться со столь бравыми людьми, — заявил я. — Наслышан о вашей борьбе». Настороженность террористов исчезла. «Та мы ж вас знаем! Бачилы по телевизору, — сказал Петя Кока. — Дуже гарна була передача». «Ну», — подтвердил Лентяй. Они сняли и поставили на пол свои заплечные мешки. «Витя, сховай це, — обратился к Виктору Петя Кока. — Ось динамит, ось аммонал. На карьере склад пидломилы». Лентяй вытащил из кармана огромные серебряные часы в виде луковицы и глянул на циферблат. «Надо б выпить за знакомство, та времени немае», — с сожалением сказал он. «Зараз в консульстве мина должна зробыть, так надо подывыться, як воно буде», — пояснил Петя Кока. «Ну, ще зустринимся», — сказал Лентяй. «Арриведери», — заключил Петя Кока, и после прощального рукопожатия заговорщики удалились. Через некоторое время со стороны центра города докатился грохот взрыва. «Взорвали молдавское консульство», — заметил Виктор. «Вы так спокойно говорите об этом! — рассердился я. — Что вас толкнуло на этот путь?» «Да ведь земляки! Люблю земляков, — оправдывался Виктор. — Они так просили. Сказали, что пропадут без верного человека». «Ничего, они, по–моему, нигде не пропадут», — буркнул я сердито. «А потом — приключения! Люблю приключения», — продолжал Виктор легкомысленно. «А деньги? У вас же были деньги в банке?» — напомнил я. «Потратил на политическую борьбу», — заявил Виктор с достоинством. «Так они вдобавок вас еще и обобрали, — укоризненно сказал я. — И не надоело вам жить голодранцем! Вы же были обеспеченным человеком!» «Честно сказать, надоело, — отвечал Виктор. — Хочется выбиться из нищеты, хочется жениться…» «Вам нужно поступить пока на доходную должность, — сказал я. — В Тукумане мое слово кое–что значит. Я попрошу правительство назначить вас начальником таможни в Пуэрто — Кастильо. Все равно прежнее начальство не сегодня–завтра сместят». «Андрюха, век буду благодарен, — обрадовался Виктор. — Я устал от этой политической возни. Хочется покоя, уюта…» «Решено, — подытожил я. — Сегодня же с нарочным шлю письмо президенту. Только уговор — чтобы все было в рамках… Ну, вы понимаете». «Андрюха, ты что! Я зверь! Я слов на ветер не бросаю!» «Что за манера называть друг друга Андрюхами, Витюхами… Как мастеровые в пивной», — поморщился я. «Больше не буду», — с готовностью пообещал Виктор.