Красивые девушки в Китае ценятся очень высоко, впрочем, как и везде. На улице я легко выделял таких женщин из толпы: они были красивы, модно одеты и сексуальны. «Рубенсовские фигуры» среди них встречались крайне редко. За ними внимательно присматривали бандиты, не позволяя случайным людям обижать красоток. Хотя были истории, когда таких девочек убивали и пятидесяти тысяч долларов хватало, чтобы уладить все дела и с родственниками, и с полицией и при этом остаться на свободе. В Гуанчжоу я знал около трех десятков притонов, исключая те, что работали под крышей гостиниц.
Гого была, безусловно, лучшей моей помощницей. После истории с химиком я попрощался с ней. Тогда я думал, что навсегда…
На одной из наших с Харбинцем встреч он снова мимоходом обмолвился про отряд диверсантов. Морпех был озадачен и крайне зол какими-то требованиями по снабжению этих секретных солдат. Его настроение не позволило мне выпытать большего, но в Центр я сообщил незамедлительно. Несмотря на то что это были пьяные сплетни военного моряка, я просил внимательно отнестись к этим данным.
На некоторое время я выпал из всех рабочих дел. Казалось, полностью отключился от реальности. Умер отец. Я погрузился в какое-то пространство вне времени и реальности, не было ни бизнеса, ни Китая, были только воспоминания. Благо, из Центра никаких заданий я не получал. Я был полностью предоставлен сам себе.
Нет, я не плакал. Мысленно я уносился в детство, доброе, безмятежное, неопасное. Я слышал смех отца. В воспоминаниях на меня смотрел его мудрый, задумчивый, полностью сосредоточенный взгляд, такой который бывал на его лице, когда он решал какие-то сложные задачи или играл со мной в шахматы. Я вдруг вспомнил, как мы играли с ним однажды в эту древнюю игру и отец впервые мне проиграл. Для него то поражение было событием или даже символом превращения мальчика в отрока, способного думать, принимать решения, рисковать. В шахматном мире гуляет хохма: мир в семье заканчивается, когда отец проигрывает сыну в шахматы. У нас такого не случилось, отец, разумеется, напрягся: как для любого учителя, который считает своего ученика маленьким, требующим постоянной опеки, моя победа для него стала откровением. Тогда он, немного покрасневший, пожал мне руку и, глядя прямо в глаза сказал, по-моему, больше сам себе: «Чтобы научиться выигрывать, надо научиться проигрывать». Всю жизнь отец мне вдалбливал это своё: «учись проигрывать, учись проигрывать, только так ты станешь сильнее». Увы, даже теперь, когда отец смотрел на меня оттуда, сверху, я не мог принять этот его урок. Мне никогда не нравилось проигрывать, и тем более я не хотел этому учиться. Пусть хоть весь мир научится проигрывать, а я не хочу. Я поймал себя на мысли, что не хочу стоять у могилы отца. Я хочу, чтобы между нами осталась та тонкая нить разлуки и ощущение, что еще чуть-чуть, и я вернусь и снова его обниму. Я хотел в это верить, как какой-то мальчишка. С организацией похорон помог Паша.
Глава XIV. «Ночь в Шэньчжене»
«Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь. Но узнают о противнике обязательно через обратного шпиона. Поэтому с обратным шпионом надлежит обращаться особенно внимательно».
В один из дней мне позвонил старый друг Пэн Сяодэн из ZTE, мой китайский Пушкин. В коротком телефонном разговоре он пригласил меня приехать к нему в Шэньчжень. Звонил он в четверг, и встреча на выходных в мои планы не входила, однако отказаться от нее я не мог, ведь Пэн тоже был объектом разработки. В его голосе я уловил нотки волнения и крайней заинтересованности во встрече. Он предложил пересечься в том же месте, где мы встречались последний раз, – элитный бар недалеко от офиса, где он трудился.
Переиграв планы, в субботу я отправился на поезде в Шэньчжень и всю дорогу думал о предстоящей встрече. В последнее время мы с Пэном общались только по телефону, и его внезапное приглашение меня заинтриговало. С чего вдруг он, молодой повеса, никогда не испытывавший проблем с деньгами и друзьями, позвонил мне, иностранцу, и назначил встречу? Соскучился? Нет, не его стиль. Что-то здесь было не так.