Китаец

– Ну что, Алексей, будем прощаться? – спросил китаец, называвший себя все это время Мином. Он вел мои допросы первые семь дней, с момента, как меня перевели из одиночки, в которой продержали месяц. В первые дни он был вежлив и пытался разговорами склонить меня на свою сторону, но, потерпев фиаско, приказал пытать. Орден, сука, на мне зарабатывает. Я издал шипящий звук, слова произносить не получалось.

– Ты знаешь, что такое мирмекология? – спросил китаец.

Я отрицательно покачал головой.

– Это наука о муравьях, – таинственно и ликующе произнес он. – С тобой хотят попрощаться красные огненные муравьи, те самые, что в свое время чуть не сожрали Америку. Интересно, чем тебя опрыскали? Это сироп, который им очень нравится. Здесь. – В узкие щелочки глаз я увидел, как он взял со стола небольшую стеклянную банку.

Я понимал, что в ней много-много маленьких муравьишек. Пытка называется «три восьмерки», по количеству муравьев, выпускаемых на тело жертвы.

– Слышал про такую? – спросил он.

Я снова отрицательно покачал головой.

– Ты же занимался изучением гербицидов и наверняка знаешь, что муравьиная кислота – самый настоящий гербицид. Они закусают тебя до смерти, – сказал Мин, изображая сожаление в голосе. – Что скажешь? У тебя есть несколько секунд, чтобы одуматься. – Для убедительности он, присев на корточки, поднес банку мне к лицу, но я ее уже не видел. Я думал лишь о той суке, которая меня сдала.

В камеру вошел Чжэн, Мин передал ему банку с муравьями, которыми меня собирались убить.

– Ты дурак, – сказал с грустью Чжэн. – Прощай! – И вышел из камеры.

В голове страшным звуком отдавались слова присяги: «Не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы…» Я внезапно почувствовал, как мое тело стали колоть сотни игл, насекомые жалили меня, впрыскивая муравьиную кислоту в истерически катающееся по полу тело. Я неистово орал, перекатываясь, пытался давить огненно-рыжих убийц. Китаец бросал на меня этих тварей: то на голову, то на тело, то на ноги. Парализующий холод и боль стремительно забирали все силы.

Я потерял сознание.

* * *

Очнувшись в очередной раз, я снова не мог понять – жив я или мертв. Сквозь опухшие веки продирался свет. Никогда еще свет не делал так больно. «Какой свет в камере?» – подумал я…

Значит, наверное, умер.

Ну что ж, это было интересно. Закончилось все, конечно, не очень, я бы, наверное, пораньше жизнь обрезал…

Да уж. Финал и вправду смазан. Ни одного счастливого момента с тех пор, как раздобыл информацию о диверсантах для Центра. А до этого еще целый год черной полосы…

Мои руки были сложены на груди – обычно их так складывают человеку, находящемуся в гробу. Когда я думал об этом, я почувствовал что-то твердое между ладонью и грудью. Я медленно согнул палец, чтобы понять, что это. Это был мой талисман, мой крест. Я его ни с чем не перепутаю.

Вдруг мой слух обнаружил какой-то шум. Я начал разбирать какие-то голоса.

– Ну не знаю, мне хохлушки больше нравятся. Такие, как это… кровь с молоком чтоб.

– Не, по мне, чтоб баба маленькая была, чтобы накрыл вот ее рукой, и все.

– И кого тебе такая родит, не думал? Богатыря размером с китайца?

– Это все не зависит. Вот жену капитана Агапова видел?

– Нет.

– Так вот она мелкая, как… ну короче – по пояс тебе будет. И ничего, родила ему огромного, волосатого.

– Так ты посмотри на Агапова, какие там гены!

– Вот именно что гены! Дело не в размере бабы!

– Ну фиг знает. Главное, чтобы было за что подержаться…

– …Я стесняюсь спросить, господа, – прошептал я.

– Леха! Очнулся, сука! Вот же живучий!

– Кто-то мне это уже говорил…

– Ни фига тебя не понимаем, шумно, летим же. Не напрягайся.

– Куда летим?

– Домой, Лех, домой.

– Веньян, говнюк, ты, что ли?

– Я, Дахай, я.

– Никогда больше не называй меня Дахай…

* * *

Меня доставили в спецклинику в Москву.

Когда мой мозг понял, что тело в безопасности, он позволил себе отдохнуть, поэтому несколько дней, а то и недель все было как в тумане.

Тугая повязка на груди, призванная помогать ребрам, тугие наколенники, фиксирующие суставы, пластыри, бинты с мазями на месте ожогов от укусов – все это было со мной и спустя месяц, когда Минин вез меня на дачу к генералу Никифорову. Немного звенело в ушах, и глаза болезненно воспринимали яркий свет. Зато я все видел – мое лицо было изрядно потрепано, но опухоль ушла.

За столом на летней веранде сидели генерал и мой коллега Веньян.

Я медленно шел к ним, Минин шел рядом, солидарно выдерживая мой черепаший темп. Никифоров и Веньян встали и сделали пару шагов нам навстречу. Из окна выглянула Антонина. Увидев меня, она прикрыла рукой рот и улыбнулась, прищурив наполняющиеся слезами глаза.

После крепких мужицких объятий мы уселись за стол и выпили.

Первым делом я спросил, знают ли они, кто меня сдал.

– Твоя любимая китаянка, – спокойно ответил генерал.

– Гого?

– Да.

– Она работала на контрразведку?

– Нет, в этом плане ты, Алексей, с ней не прогадал. Но вот то, насколько она прикипит к тебе, – не рассчитал.