И тот и другой видят выход в одном – в следовании своему Пути. «В жизни каждого человека есть своя программа, предопределенная Богом, – говорит У Тимура. – Успех человека зависит от соответствия этой программе, которую нельзя ни уменьшить, ни увеличить (подобно Дао. –
Целое творится целым. Целый человек, очищая пространство своей души, дает проникнуть божественному Свету. Таков и махаянский бодхисаттва, посредник между Буддой и людьми, давший клятву не переходить в Нирвану, в вечное блаженство, пока остаются на земле страждущие. Казалось бы, все постигли мудрецы Востока и Запада, отчего же человечество не следует их заветам? Даосы дают свое объяснение, буддисты – свое, но суть одна: отпадение человека от Истины. «Знания древних достигали предела. Что это значит? Они проникали туда, где еще не было вещей. Это было столь глубоко, столь полно, что ничего нельзя было прибавить. Потом стали различать вещи, но еще не дали им названия. Потом дали им названия, но еще не разграничивали правду и неправду. Когда же появилось разграничение между правдой и неправдой, Дао пришло в упадок. Когда же Дао пришло в упадок, появились пристрастия… Тогда и возникли мастера, достигшие предела в своем искусстве (игры на цине и т. д.). Достигнув же предела в своем искусстве, они начали поучать других. Они хотели научить тому, чему научить нельзя… Все это и привело к бессмысленным разговорам о „твердости и белизне“. Потому-то мудрец не ведет досужие споры, а пребывает в Постоянстве, или Просветлении» («Чжуан-цзы», гл. 2 «О равенстве вещей»).
И древние греки, и древние китайцы говорили о нисходящем движении истории, от высшего к низшему, от золотого века к железному, от совершенномудрых к массовому сознанию. Однако китайские мудрецы верили в движение по вертикали, к высшему Добру. Потому и обращаются к древности, в ней ищут ответа. Совершенномудрый Фуси (III тыс. до н. э.) начертал гексаграммы И цзина и облегчил жизнь благодарным потомкам. Сунские ученые ставили И цзин превыше всех знаний: «Перемены – это изменчивость, в которой мы меняемся в соответствии со временем, чтобы следовать Пути мирового становления, – уверял Чэн И-чуань. – Книга эта столь широка и всеобъемлюща, что позволяет осознать законы сущего, проникать в причины видимого и невидимого». Что же позволило Фуси проникнуть в сокровенное? Об этом сказано в «Сицычжуань»: «…он поднимал голову вверх и наблюдал на Небе Образы (сян). Он опускал голову вниз и наблюдал законы Земли. Вникая в узоры птиц и зверей, убеждался в их соответствии Земле… Благодаря Дэ духовного Света (шэнь мин) он постиг природу вещей».
И опять напрашиваются «образы» Сковороды: «В великом и в малом мире вещественный вид дает знать об утаенных под ним формах, или вечных образах» (2, 151). Вы скажете, что это навеяно Платоном. Так и не так. «Ах, не называй краску образом. Она есть одна только тень в образе, а сила и сердце есть рисунок, сиречь невещественная мысль и тайные начертания, к которым то пристает, то отстает краска так, как тень к яблоне своей… Самые точные образы еще прежде явления своего на стене всегда были в уме живописца. Они не родились и не погибнут». Одно тянет за собой другое – все едино, если истинно, и потому так похожи размышления Сковороды на «Тайные речения» дзэнского мастера Но, Сэами, жившего в Японии в XV веке: «Бытийное – это внешнее проявление того, что содержится в Небытии. Небытие – сосуд, из которого рождается бытийное…
Расколешь дерево —
Среди щепок
Нет цветов.
В весеннем небе
Цветет сакура.
Зерно цветка, расцветающего в разных видах искусства, лежит в душе художника… Как на голом дереве появляются цветы и плоды, так художник творит картины из пейзажа своей души. Он и сам подобен сосуду… И Вселенная – сосуд, в котором есть все: и цветы, и листья, и снег, и луна, и горы, и моря… Сделайте свою душу сосудом Вселенной, доверьтесь просторному, спокойному Пути Пустоты. Тогда постигнете изначальную суть искусства – Тайный Цветок».