Китай, Россия и Всечеловек

Но постигают сущность происходящего единицы, наделенные сверхзнанием. Неразвитый ум, человек массы, не привыкший задумываться, вслушиваться в зов Бытия, набирает скорость в противоположном направлении. Одержимый страхом, бежит неведомо куда, видя в маячащей точке приближение конца. Вспомним: «Моменты физического времени бесструктурны и пусты, но пережитые мгновения всегда имеют структуру и содержание». [494] Не подозревая о неподвластных ему Законах, человек вступает в противоречие с мировым порядком, возмущает энергию и попадает в ловушку, им же подстроенную. «Каков человек, таков и мир». Опустошенный человек опустошает время; опустошенное время становится неуправляемой стихией, враждебной человеку.

Укорененная привычка видеть лишь одну сторону, принимать часть за Целое обусловила устойчивость архетипа Хроноса, устрашающего времени. И в XX веке Макс Шелер, веривший в открытость человека миру, в дух как высшее его достояние, не избежал ощущения трагичности времени, исторического и космического, которое все обрекает на рождение и смерть. Убедившись в повторяемости, цикличности времени, и цикличность восприняли односторонне, как «вечное возвращение». В идее, способствовавшей помутнению разума Ницше, Мартин Хайдеггер видел причину опустошения бытия опустошенным человеком, ищущим спасения в нигилизме .

Павел Флоренский предвидел ход событий: «Пафос нового человека – избавиться от всякой реальности, чтобы „хочу“ законодательствовало вновь строящейся действительностью… Вся история просвещения в значительной мере занята войною с жизнью, чтобы всецело ее придушить системою схем… эту порчу естественного человеческого способа мыслить и чувствовать, это перевоспитание в духе нигилизма, новый человек усиленно выдает за возвращение к естественности… стараясь выскребсти с человеческой души письмена истории, продырявливает самую душу». [495]

Ощущение убывающего времени, видимо, идет от греческого представления о замкнутом пространстве и страха перед ним. «Путь вверх-вниз один и тот же». Греческий ум поставил пределы Бытию. (В отличие от китайского Великого Предела-Тайцзи – Беспредельного.) Не это ли заставило Хайдеггера сказать: «Атомная бомба уже взорвалась в поэме Парменида»? [496]

Одним из первых осознал важность проблемы времени как «самого существенного определения жизни» Анри Бергсон. В докторской диссертации «Время и свобода воли» он доказывает их трудную совместимость: выхолощенное, «пустое», измеряемое время посягает на свободу человека.

Стоит ли удивляться, что в наши дни выходят такие книги, как «Тирания момента» Томаса Эриксена! [497] До сих пор поэты воспевали момент как миг вечности, подобно Блейку:

В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир – в зерне песка,

В единой горсти – бесконечность

И небо – в чашечке цветка…

Или Гёте: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

И кто мог подумать, что внушающий благоговение миг ополчится на человека? Время сжалось, уплотнилось, как дробь. Но изменилось не время, а человек отпал от Бога, от Духа, и время отпало от вечности, превратилось в стихию. Всякая же стихия, не управляемая высшим Разумом, разрушительна.

Все имеет свою причину. Время тиранит человека, потому что нынешний человек к этому расположен. Потеряв опору в себе, он ищет опору вовне, поддается воздействию низших энергий и даже находит удовлетворение в своей несвободе. Отсюда и спрос на низкопробную литературу, моральная невзыскательность, что даром не проходит. Опуская человека ниже себя, искусство опускается вместе с ним, в самый ад, – возмездие за растление душ.

Чем больше гонится человек за временем, тем меньше его остается. Срочные дела не позволяют делать главное. (Кому это не знакомо?) Не оттого ли Время стало неуловимым, что его обезличили? Количество, не знающее меры, теряет качество. И так во всем. Чем больше информации, тем меньше смысла. Избыточная информация превращается в дезинформацию, притупляя память. «Степень скорости прямо пропорциональна интенсивности забвения» (97).

Вслед за памятью сокращается поле культуры – условие человеческого существования. Современная культура ушла от самой себя, набирая скорость, аннигилирует. В результате все обесценивается, «вся культура переходит в режим повышенных скоростей, эффективность становится единственным критерием оценки, а все инакомыслящие обречены на вымирание» (183). Еще один парадокс превратно понятой свободы: нет большей зависимости, чем вседозволенность. Человек начинает ощущать вакуум в центре своего существования.