Китай, Россия и Всечеловек

Мудрецы древности значение придавали не количеству, а качеству времени, что требовало от человека душевной сосредоточенности, а не слепого повиновения – в ожидании конца. Мир открыт для Перемен, и человек способен вести себя сообразно с ними, не нарушая предустановленного ритма. Путь сам по себе ведет к Благу.

Не ущемляя природу отдельного, Путь дает возможность самоосуществиться каждому благодаря тому, что все центрировано, имеет свою душу, свое ли — внутреннюю форму. Каждое Ли, сообщаясь с другими, воплощает Единое в единичном. (То, что Флоренский назвал центрами, сгустками бытия, имеющими свою форму, подлежащим своим законам. Само пространство духовно, имеет внутреннюю упорядоченность.)

Алан Уоттс характеризует Ли как несимметричное, неповторяющееся и нерегулируемое, вроде течения воды или строения дерева, кристалла. (Можно сопоставить Ли с фракталами.) «Если каждая из вещей следует своему Ли, она будет сгармонизирована со всеми вещами, не по правилу, навязанному извне, а благодаря взаимному резонансу». [499] (Уоттс сравнивает учение о Ли с идеями Петра Кропоткина: «Принцип „взаимного возникновения“ гласит, что, если предоставить всему следовать своему Пути, во Вселенной воцарится гармония…». [500] )

Даосско-буддийский тип мышления исходит из идеи изначально Единого, с которым явленные формы не теряют связи: в миге заключена Вечность, в зерне – Вселенная. И Время – одно из проявлений Единого. Но буддизм воспринимает явленный мир как иллюзорный, майю. Истинно-сущие дхармы – дхарма-свабхава не подвержены воздействию времени, они несотворены и неуничтожимы, существуют вечно. Подвержены воздействию времени лишь вторичные элементы – дхарма-лакшана, которые, как и все в мире иллюзий, то появляются, то исчезают. Буддисты признают реальность мельчайшего мига-кшаны. Нирвана же есть полная остановка кармы, сопряженной с текущим временем.

По замечанию А. Н. Зелинского: «Существенная особенность буддийского принципа заключается в том, что в каждом моменте сознания будет присутствовать весь его временной ряд с настоящим, прошедшим и будущим, где каждое мгновение (кшана), взятое по отдельности, будет представлять ту же идею вечности, что и их совокупность… время признается буддизмом, но как смена душевных явлений, что является особенно характерным для философии йогачар. Таким образом, если для буддийского микрокосма, то есть сансары, пространство и время сохраняют свой относительный смысл, то на макрокос-мическом уровне нирваны пространство превращается в свою противоположность, то есть в „пустоту“ (шунья), а время – в „отсутствие времени“ (кало насти) или в вечность. Последняя выступает в махаяне в роли вневременного, но хроногенного, то есть времярождающего, фактора, персонификацией которого является Ади-Будда». [501]

В XIX веке к признанию сингулярной структуры, изначально присущей всеединому бытию, подошла русская философия, начиная от славянофилов и Вл. Соловьева, движимого имманентным человеку чувством Сострадания, несуществования одного за счет другого. «Когда… частные или единичные элементы порознь или вместе хотят стать на место целого, исключают и отрицают его самостоятельное единство, а чрез то и общую связь между собою и когда, наоборот, во имя единства теснится и упраздняется свобода частного бытия, – все это: и исключительное самоутверждение (эгоизм), и анархический партикуляризм, и деспотическое объединение – мы должны признать злом ». [502]

Срединный Путь ведет к Всеединству « полной свободе составных частей в совершенном единстве целого ». (Все это актуально в наше время, чреватое глобализацией, которая, уничтожая различие, делает невозможным единство.) Владимир Соловьев постоянно возвращается к мысли о единстве при многообразии живой традиции, в том числе в сфере искусства: «И те же самые существенные признаки, которыми определяется зло в сфере нравственной и ложь в сфере умственной, они же определяют безобразие в сфере эстетической. Все то безобразно, в чем одна часть безмерно разрастается и преобладает над другими, в чем нет единства и цельности и, наконец, в чем нет свободного разнообразия» (Вл. Соловьев. Общий смысл искусства).

Бердяев называл этот тип связи «сингулярным» – когда одно не существует за счет другого, ибо нет в реальности того, что не имело бы своего высшего назначения. Целое само по себе сингулярно , то есть достигается при внутренней свободе отдельного – единого во многом и многого в едином. (Можно сказать, Ли сингулярно: у каждого свое и у всех одно.) И Бердяев был потрясен стихийными процессами дегармонизации вследствие дегуманизации искусства и в 1918 году писал в статье «Кризис искусства»: «Ныне свободная игра человеческих сил от возрождения перешла к вырождению. Она не терпит уже красоты». Но не терял веру в действие свободного духа: «К новой жизни, к новому творчеству, к новому искусству прорываются те гностики нового типа, которые знают тайну цельности и тайну раздвоения».