Китай, Россия и Всечеловек

Собственно, этого совпадения не могло не быть, ибо мистический опыт дает во все времена примерно одну и ту же картину, отражая Истину, разные ее грани. В момент прозрения является то, что невозможно предвидеть, что не продиктовано ничем, объективно существует (скажем, эйдосы; в китайской традиции внутренний лик «ли»). Непредвзятость, непосредственный, «чистый опыт», по Нисида Китаро, когда «видишь форму бесформенного, слышишь голос беззвучного». Оттого данные мистического прозрения могут вступать в противоречие с религиозной верой, а сами мистики объявляться еретиками, что, кстати, не характерно для буддийского Востока. То, что называлось мистикой на Западе, для Востока – естественный способ мышления. Сам буддизм мистичен: Истина открывается не логически, а в состоянии Озарения (сатори, бодхи, самадхи).

Мистику можно понять как первооснову жизни, по Бердяеву, как всеобъемлющее чувство и понимание жизни: она повсюду разлита, повсюду есть. [336]

«Мы со всех сторон окружены тайной и повсюду символы этой тайны». Вершина мистического пути – соединение с Богом и через это соединение «обращение к миру и человеку, ко всякой божьей твари, исполнение любви и творчества» (Философия свободного духа, с. 174). А японский поэт Мацуо Басё скажет: «Возвысь свое сердце. Пережив Сатори, вернись в мир обыденный» (Такаку кокоро-о сато-рите дзоку-ни каэрубэси). Мистическое проницание Истины, проникновение в суть Бытия освобождает человеческий дух, потому и говорят о втором рождении – рождении в духе, чему учат мистики.

Если можно говорить о различии, то по форме, не по сути: каждый мистик – дитя своего времени и своей культуры, наследует свою традицию. Универсальный закон инь-ян исключает возможность сходства. Бердяев скорее прозревает янскую ипостась той же Истины, следуя традиции Огня, пути активного действия. [337] Для даосско-буддийских мистиков ближе иньская ипостась: Воды, Недеяния, необусловленного действия (акарма), ведущего к полному успокоению дхарм, погашению огненной стихии (как переводится иногда Нирвана). Наверное, Бердяеву был бы ближе Конфуций, путь разумного деяния, философ и сам напоминает цзюньцзы, одинок и всеобщ. И для Бердяева глубже богословского и метафизического учения об абсолютной бездвижности Божества – мысль о Божестве как coincidentia opposi-torum (лат. «совпадение противоположностей»). «Так и мыслили все мистики. Так мыслил и Бл. Августин. Абсолютный покой в Боге соединен в Нем с абсолютным движением. Лишь для нашего рационального сознания, в нашем природном мире, покой исключает движение, движение делает невозможным покой. Абсолютное же совершенство Божества совмещает в себе абсолютный максимум покоя с абсолютным максимумом движения» (Философия свободного духа, с. 130).

Та самая идея единства покоя-движения, Неизменного в Изменчивом, что в И цзине, две первые гексаграммы: абсолютное движение, Творчество (ян), и абсолютный покой, Исполнение (инь), едины в своей Основе.

В Тайцзи инь-ян пребывают в покое, в свернутом состоянии. Под действием «пружины» инь-ян из Небытия рождается пять видов энергии (у син) и, соответственно, все пятерицы, в том числе пять Постоянств (учан), пять признаков совершенного человека. Взаимодействуя, инь-ян ведут к Единому, если открыто сердце – обиталище духовного ци, чтобы Целое могло пульсировать, пока не исчезнет необходимость в самой пульсации и сущее не достигнет полного Покоя. В процессе пульсации энергия очищается от примеси – от того, что мешает проникнуть Свету. Несоответствие традиций Огня и Воды – ради грядущей Встречи.