Прекрасная сама по себе идея «Всеединства» не может осуществиться, пока не изменится сознание, не увидит в единичном Единое. Отсюда и ужасы начавшегося века, и, что ни возьми, везде растерянность, мельтешение в литературе, нетребовательность к себе и другим – барахтаются, как в безвоздушном пространстве, сквернословят, прикрывая свою немощь; с кислой миной смотрят на прошлое, теребят память предков. И этим был обеспокоен Евгений Трубецкой в начале XX века: «Опасность для России и для всего мира – тем больше, что современный хаос осложнен и даже как бы освящен культурой… Человек не может оставаться только человеком: он должен или подняться над собой, или упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя». [24] Пока что в Бога он не вырос, но Пути к восхождению ему не заказаны, ибо он причастен Вселенскому сознанию. И об этом у Евгения Трубецкого: «Раз истина есть
Есть только два отношения к жизни – внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры – созерцательно-творческая и хищнически-механическая, подвел итог отец Павел Флоренский. Назначение культуры – борьба с мировым уравниванием или смертью, но помимо зависимости недоразвитого ума от Хаоса, энтропии человеку назначена устремленность к Логосу, эктропии. Потому Флоренский и ратовал за «обратную перспективу», которая, устремляя взор вовнутрь, создает духовное поле, «пространственную цельность, а не часть, механически отделенную». Сторонник прямой перспективы – «царь и законодатель природы» – мыслится одноглазым, как циклоп, ибо второй глаз, соперничая с первым, нарушает абсолютность точки зрения. Это глядение одним, правым глазом «не сопровождается ни воспоминаниями, ни духовными усилиями». (Не потому ли, что работает лишь левое полушарие?) Предполагается, что «никаких форм в природе не существует. Не существует никаких реальностей, имеющих в себе центр и потому подлежащих своим
законам». Все зримое и воспринимаемое есть только простой материал для заполнения схемы, извне накладываемой на безличный и безразличный материал.Живой ум ученого не мог смириться с бесформенностью, неиндивидуальностью пространства. Предпосылки такого рода отрицают и природу и человека, «хотя и коренятся, по насмешке истории, в лозунгах, которые назывались
Однако трудно расстаться с квадратом, который в глубине сознания, в котором находят опору, пусть и пошатнувшуюся, но другой не знают. С одной стороны, для Казимира Малевича «Черный квадрат» – крик отчаяния, с другой, всё – «зародыш всех возможностей». Он убежден в его неисчерпаемости. Не потому ли, что созрела потребность, но не явилась Форма? Родилась надежда узнать, что Там, за видимыми вещами: Нуль, Ничто, где затаилось Единое? «В человечестве образован полюс единства, к нему сойдутся все культуры радиусов» (К. Малевич. О новых системах в искусстве). [27] «Если кто-то познал абсолют, познал ноль» (из манифеста Малевича «Супрематическое зеркало», 1923), но не находили для себя места в нем. И не могли найти, пока не отошли от древних архетипов, которым пришло время оставить человека в покое. Ощутив Ничто, не открыли его смысла: «Нет бытия ни во мне, ни вне меня, ничто ничего изменить не может, так как нет того, что… могло бы быть изменяемо», – признается Малевич в том же манифесте.
С одной стороны, возникает тяга к буддизму, с другой, не осознается его конечная цель – Нирвана, Свобода от иллюзорного мира, от помраченного сознания, обрекающего человека на страдания-