Китай: страницы прошлого

Незнакомому с методами заучивания текстов конфуцианских книг подобная обстановка в китайской школе показалась бы необычной. Однако на искушенных людей такая какофония производила иное впечатление: они считали ее мелодичной и разумной, находили в ней особую прелесть. Дело в том, что в фонетическом отношении китайский язык своеобразен: в нем много односоставных слогов (а, и, ю, у), а полный китайский слог содержит максимум четыре звука (цань, цзин, куан), причем общее количество слогов крайне ограниченно (в пекинском диалекте насчитывается всего лишь 420 слогов). Омонимичность китайского языка в известной мере восполняется присутствием в нем особых тонов. В пекинском диалекте таких тонов четыре: 1) ровный, 2) восходящий, 3) нисходящий, 4) отрывистый. Тот же самый слог, произнесенный с другой интонацией, имеет иное значение. Например, ма в первом тоне — мать; ма во втором тоне — пенька; ма в третьем тоне — лошадь; ма в четвертом тоне — браниться. Различать значение слов по тонам не так-то просто: для этого необходима длительная тренировка. От учеников требовалось также зубрить тексты древних конфуцианских книг. Понятно, что заучить наизусть текст без неоднократного повторения вслух невозможно. Вот почему в классных комнатах китайской школы стоял такой шум.

Школьник трудился с утра и до позднего вечера, здесь же, в школе, готовились задания на следующий день. Он не знал ни праздничных дней, ни школьных игр во время отдыха. Школа — для учебы, твердили китайские учителя, а всякое развлечение мешает занятиям. Поэтому отдыхать ученики могли только во время еды.

Сельская школа представляла собой один общий класс, в котором одновременно учились мальчики и юноши. Единой учебной программы не было — каждый ученик проходил индивидуальный курс обучения сообразно со своими способностями.

Занятия были организованы так: учитель давал задание, а затем вызывал всех по очереди для опроса и проверки. Пока он проверял знания одного ученика, остальные занимались самостоятельно. Ученик отвечал учителю, повернувшись к нему спиной (чтобы не смог заглянуть в тексты, лежавшие на учительском столе).

Общепринятый способ обучения, который предполагает использование простых и доступных методов, рассказов из жизни детей, веселых историй, считался в старой китайской школе аморальным и вредным. Детской литературы, как таковой, в Китае не было. У педагогов не возникало мысли составить такие учебные пособия, которые были бы доступны пониманию ребенка и могли бы его заинтересовать.

Если ученик не понимал содержания зазубренного, это никого не беспокоило. Важно было, чтобы он знал наизусть, без запинки конфуцианские книги. Они не давали знаний о природе и обществе, их предназначение было иное: привить людям определенные моральные качества — чувство сыновней любви, почтительность, верность долгу и прилежание, преданность императору. Система обучения не менялась из века в век.

В. В. Корсаков в книге «В старом Пекине» так описал китайскую школу:

«Ребенок сразу садится за книжный язык, все изучение которого состоит в заучивании наизусть десятков, сотен, тысяч фигурных знаков, ни смысла, ни значения которых большею частью он не понимает. Когда запас иероглифов достаточен, ребенку дают заучивать наизусть изречения китайских философов, и на первом месте Конфуция.

Таким образом, ученики способные, т. е. обладающие хорошей памятью, идут вперед, в глубину того мрака, в котором не проскользнет даже слабый луч современного знания, современной живой мысли».

Ученик должен был не задумываясь воспринять изречения древних китайских мудрецов как аксиому и глубоко запечатлеть их в своем сознании. Всякое критическое осмысление текста или переоценка событий китайской истории считались неслыханным богохульством, попыткой потрясти основы общества и внести смуту в сознание народа. Все это строго пресекалось в самом зародыше.

Для иллюстрации приведем эпизод из школьной жизни великого китайского революционера-демократа Сунь Ятсена.

Однажды после очередного монотонного зазубривания и утомительного записывания изречений древних китайских мудрецов маленький Сунь осмелился спросить учителя:

— Я не понимаю заученного. Что за смысл в этом монотонном чтении? Почему я должен зубрить все это?