В новом качестве она развернулась во всю ширь своей многогранной натуры. Уже через месяц ей удалось расправиться с бывшей женой Гао-цзуна и его любимой наложницей. Смерть несчастных женщин была ужасна, ее даже казнью нельзя назвать. Их превратили в «свиней»: по локти и по колено отчленили руки и ноги, выкололи глаза, вырвали языки, прорвали барабанные перепонки – и оставшиеся обрубки бросили умирать в пустые винные бочки (по другому источнику – на пол отхожего места).
Когда же саму императрицу, увлекавшуюся магией, обвинили в одной из «десяти мерзостей» – злонамеренном колдовстве, – головы лишилась не она, а ее недоброжелатели. Из дворца были удалены все советники Ли Шиминя, люди выдающихся способностей. Государь совершенно подчинился ее воле.
У-хоу вздумалось сделать Лоян второй столицей – и на ремонт старых и возведение новых дворцов были затрачены огромные средства. По желанию императрицы двор постоянно с великой помпой переселялся то из Чан΄ани в Лоян, то в обратном направлении. Тщеславие ее не знало границ. Она настояла на совершении императором обряда, который в последний раз перед этим был исполнен шестьсот лет назад, при Хань – все последующие повелители опасались, что Небо может покарать их и их народ за нескромность. Обряд назывался «жертвоприношение фэн и шань», и содержанием его было поклонение императора Небу и Земле на священной горе Тайшань. Во время него повелитель Поднебесной горделиво ставил высших божеств в известность, что ему удалось исполнить все задуманное. Может быть, не такая уж случайность, что этот выплеск безмерной гордыни произошел в 666 году. Но и этим У-хоу не ограничилась: через несколько лет они с мужем стали именоваться Небесным Императором и Небесной Императрицей.
Эта женщина не лишена была и духовных устремлений: когда-то созванная мужем для написания истории династии группа ученых привлекла ее внимание, и из-под их кистей выходили теперь познавательные сочинения на самые разнообразные темы. Одной из них была «Биографии великих женщин».
Ученые господа настолько пришлись императрице по душе, что стали выполнять при ней роль тайного кабинета: верховодили над Советом двора и министерствами.
Наследником престола она твердо решила сделать своего четырнадцатилетнего сына царевича Иня. Когда умер законный наследник, она добилась ссылки двух наиболее перспективных сыновей императора, а когда государь завещал престол все же не Иню, а другому своему сыну, подававшему большие надежды, – довела юношу до самоубийства. Причем Инь не был старшим ее сыном – он был третьим, и главным его достоинством было то, что он, судя по всему, не мог стать опасен для матери. В 683 г. постоянно болевший император скончался, и царевич Инь сменил его, приняв имя Чжун-цзуна.
Однако вскоре вдовствующая императрица, к своему неудовольствию, заметила у сына поползновения править самостоятельно – и тогда она низложила его и отправила в отставку, а на освободившееся место посадила его брата Жуй-цзуна.
Через некоторое время в низовьях Янцзы вспыхнуло восстание. Оно было быстро подавлено, но по каким-то причинам произвело на императрицу пугающее впечатление. В ее душе произошел сдвиг – по-видимому, подобный тому, что постиг впоследствии нашего государя Иоанна Грозного. Она обрушила репрессии на людей знатных и влиятельных, но при этом всячески старалась заручиться поддержкой низов – что само по себе, возможно, было и неплохо.
Еще больше были уравнены возможности кандидатов на чиновные должности. В качестве так называемых «актов милосердия» были снижены налоги и повинности (это при неблагоприятном в целом состоянии экономики, вызванном в немалой степени непомерными тратами императрицы). Торговцев и ремесленников, напротив, поприжали – это, с одной стороны, несколько компенсировало казне милосердие, с другой – не могло не понравиться всем, кто традиционно не любил «частников».
Восторг толпы вызывали устраиваемые У-хоу пышные церемонии, которые якобы воспроизводили забытые празднества времен Чжоу. Государыня додумалась до того, что объявила себя потомком Чжоу-гуна – одного из творцов легендарной уже блестящей эпохи Чжоу.
А тем временем неутомимо действовала сеть шпионов – она возглавлялась дворцовым цензоратом. Повсюду были установлены бронзовые урны для доносов. Тех, кто вызвал подозрение соглядатаев, был оговорен или на кого указала императрица – тащили в специально устроенный застенок и подвергали изощренным пыткам. Под ними они могли наговорить на кого угодно и что угодно – и на казнь шли сотни людей. Лишившимся головы еще «везло» – человека могли и сварить заживо. По принципу круговой поруки, родственников ссылали или продавали в рабство, их имущество конфисковывалось. Но от обычного судопроизводства У-хоу требовала строгого соблюдения законов и справедливости – это, особенно в сочетании с расправами над людьми знатными, тоже было по сердцу простым людям.