Китайская невеста

— Да при свете дня ему дашь все сорок пять, в два раза больше, чем ей, — заметила Сара. — Он невежествен, толст, за столом ведет себя, как свинья. Более того, я наслышана, — впрочем, я уверена, что и вы знаете — о грубости и жестокости, с которой он управляет в Макао.

— Я не обращаю внимания на слухи, — расстроенным голосом ответил Чжао. — Я знаю доподлинно, что дон Мануэль один из первых дворян Португалии, а по линии сестры имеет родственные связи с королевской семьей. Он владеет, по меньшей мере, полудюжиной огромных замков и непомерно богат. К тому же он холостяк.

— У которого во дворце в Макао полдюжины любовниц из Кантона, — с презрением заметила Сара. — Даже если бы сегодня мы вдруг узнали о смерти Джонатана Рейкхелла, несомненно вы могли бы найти более достойного мужа для Лайцзе-лу, нежели маркиз де Брага!

— Благодаря ее родословной и отчасти тому, как ты и я ее воспитали, Сара, все далеко не так просто. Благодаря мне и покойной матери, она принадлежит к сословию мандаринов. Только члены императорской семьи и ученые, посвятившие себя целиком академической деятельности и давшие обет безбрачия, составляют высший класс мандаринов. Среди них нет никого, кого можно было бы выбрать, я попросту потеряю лицо, если выдам дочь за человека более низкого происхождения. Это одна из причин, в силу которой я не высказывал открытого недовольства, когда она и Джонатан решили пожениться. Кроме того, и ты и я — хорошо это или плохо — познакомили ее с многочисленными сторонами европейской жизни. К тому же она слишком умна и образована и должна жить более интересно, чем довольствоваться положением любовницы какого-нибудь провинциального сановника.

— И не пытайтесь меня убеждать, что ее ждет лучшая доля с этим португальцем! О, судя по тому, как она все воспринимает, она не будет счастлива ни с кем, кроме Джонатана Рейкхелла.

Чжао знал, что Сара права, и потому ретировался, отгородившись стеной высокомерия.

— На протяжении тысячелетий, — заявил он, — китайских дочерей выдавали за мужей, которых им выбирали отцы. Их личный выбор играет гораздо меньшее значение, чем общественное положение. Многие из них даже в глаза не видели своих мужей вплоть до самой помолвки. Я один ответствен определить, что лучше для Лайцзе-лу.

Именно в тот момент, когда Саре Эплгейт казалось, что она начинала понимать Сун Чжао, различия во взрастивших их культурах вставали между ними подобно мощной стене, делая невозможным общение.

Чжао вымыл руки и сполоснул рот из кувшина с ароматизированной водой, в которой плавали лепестки роз. Затем позвонил в серебряный колокольчик в форме лягушки, рукоятка которого была из нефрита, и поднялся со своего места.

Через мгновение появились с носилками восемь носильщиков в пурпурной униформе дома Сун. За ними следовал широкоплечий Кай — мажордом, облаченный в черные одежды, на поясе которого висел изогнутый обоюдоострый меч. Лезвие меча, узкое около рукоятки, постепенно расширялось к вершине. Эфес украшали казавшиеся лишенными всякого значения символы. Лишь немногие избранные знали, что архаичные существа, изображенные на твердой поверхности дерева, указывали, что Кай принадлежит к тайному братству — Обществу Быков. Будучи мощной патриотической организацией, общество выступало за процветание Срединного Царства и для достижения своих целей прибегало к любым, в том числе и противозаконным, средствам.

У Сары Эплгейт не было возможности поговорить с Каем с глазу на глаз, но она пристально посмотрела на него.

Кай сразу же понял: Лайцзе-лу, которой оба они были беззаветно преданы, возможно, грозят неприятности. В ответ он едва заметно кивнул.

Обращаясь к гувернантке, Чжао вынес свой окончательный вердикт:

— Запрещаю тебе даже намекать дочери о нашем разговоре, — приказал он, усаживаясь на носилки.

Подобно многим, кто жил на холме и владел прекрасными поместьями, Сун Чжао считал унизительным для человека своего положения добираться пешком через город до своей конторы на берегу реки. Когда носильщики спустились к подножию холма, им пришлось прокладывать путь сквозь массу людей. Улочки Кантона были узкими, по обе стороны большинства из них стояли маленькие домики из глины, камня и бетона. Жилища жались друг к другу, нередко целое семейство ютилось в одной единственной комнате, во многих домах отсутствовали удобства. Печную трубу обычно заменяло простое отверстие в крыше; канавы, вырытые, как правило, позади каждого небольшого строения, использовались как мусорные ямы, куда сваливали все подряд, в том числе и экскременты. Женщины предпринимали героические усилия содержать семейство в чистоте, но выстиранную одежду для просушки приходилось раскладывать на покатых черепичных крышах. Детям негде было играть, кроме как на улицах; стаями шныряли голодные собаки, а многие хозяева держали кошек, чтобы хоть как-то уменьшить численность крыс и мышей. Большей частью дети бегали голыми или в каких-то лохмотьях, игравших роль набедренной повязки.