Китайская петля

Неяркий, облачный день разогрелся. Темная вода быстро несла лодку меж бугристых каменных берегов, облизанных ледоходом. Серые глыбины, круто выйдя из воды, лежали плоско, рассеченные трещинами и разлинованные узкими тенями, падающими от березовых стволов. Березняк стеной стоял на прибрежном каменье, далее уходя вверх на крутые горы, из-за которых то тут, то там выступали массивные островерхие скалы. При виде их Андрея охватил легкий зуд старого скалолаза: «Бирюсинские Столбы — жаль, не добрался до них в свое время. В общем, не хуже наших, красноярских».

На гребях он сел лицом в корму, встретился с серыми глазами Аграфены. Молодая женщина все так же сидела на кокоре, изредка перебирая что-то в своем узелке. По жизни Андрей был не очень опытен во всяких женских кокетствах (всегда старался, минуя этот этап, перейти сразу к делу), но в быстрых взглядах рыжей староверки явно виделось ожидание. Кто-то тронул его за плечо:

— Как рука? — спросил Мастер.

— Да не очень.

Левая рука разболелась от непривычной работы — ноющая боль выворачивала плечо, отдавалась в боку.

— Давай я погребу, а ты иди на корму, поболтай с пассажиркой.

— О чем?

— О чем хочешь. Мне, что, и тут тебя учить?

— Понял.

Пробравшись через рогожную палаточку, растянутую поближе к корме, Андрей устроился напротив пассажирки.

— Не устала ехать-то?

— Ништо, мы привышные, — ответила она тихим голосом, не поднимая взгляда из-под платка.

— Так тебя Аграфеной зовут? Это как — настоящее имя или монашеское?

— Кака я те монашенка? От монахов-то и за Камень утекли. Монастырские мы были…

Взгляд, наконец, открылся — серые глаза прозрачные, до донышка ясные, а легкие морщинки уже собрались вокруг век, на белой веснушчатой коже.

— Так ты замужем?

В ответ, уже с легким смешком, глаза в глаза:

— Да откуль там, в скиту, мужа-то взять? Так вот и живу, ни целка, ни мужняя жена. Аль ты возьмешь?

— Чтобы батя твой меня кобелям скормил? — усмехнулся Андрей.

— Ишь ты, пужливый какой!

Длинные пальцы чуть приподняли холщовый подол, круглая белая нога вытянулась вперед, босой ступней раздвигая ноги Андрея и упершись в район вздувшейся ширинки, впрочем, не предусмотренной в китайских штанах.

— Бона в портах-то — небось, оглобля!

«И все, чего хочу я, я вижу наяву… А ноги у нее красивые».

Улыбнувшись, он слегка погладил ей лодыжку, показывая, что в принципе не отвергает ее предложение, неуместное лишь в данный момент, затем снова поставил шершавую загорелую ступню на доски днища — неровные, теплые, с выступившими капельками прозрачно-золотистой смолы.

— А я песню знаю, про вашу речку, — начал он новый круг дорожного разговора.

— Да ну! Скажи.

— А вот:

Ой ты речка, речка Вирюса! Ломая лед, шумит-поет на голоса. Там ждет меня, тревожная, таежная краса! — вспомнил он шлягер, слышанный в школьные годы.

— Хорошо как… — вздохнула Глаша, — мы, по-куль в Рязани жили, тож на голоса пели.

— А теперь?

— Тяперь… тяперя тятя ругает! В церкву, грит, ходи, стихиры пой, а мирское петь — токо Бога гневить.

— Крут у тебя батя!

— Будешь крут — то ведмедь в лесе ходит, то людишки худые набегают. На меня одначе такой вот наскочил, как ты, поутре, ссильничать хотел. Хорошо Карай, кобель отцовский прибег.

— И что?

— Да што? Глотку ему выдрал, и все делов!

«Утром-то…» прибег» бы такой Карай, и Петькой звали…«Хотя вряд ли. Уж с кобелем-то он управился бы. Не медведь все-таки.

— Так что, собаками и отбиваетесь?

— Што ты! У нас и стрелы есть, и бой огненный.

— И где ж вы его берете?

— Так-то не укупишь. Да на Красном Яру человек есть торговый, Мишка Выропаев. Он те и пишшали продаст, и припас всякий — и свинец, и зелье. Ой, што ж я говорю-то?! — прихлопнула она рот ладошкой. — Узнает тятя, вожжой удавит!

— Да ты не бойся, я думаю, он нас к нему и послал. Слышь, Глаша! — Он легко погладил ее круглое колено. — Ты не обижайся, за утро-то.

— Да уж, ухватил, дак ухватил! — Она передернула плечами, под сарафаном коротко мотнулись острые груди, прочертив бугорками сосков по тонкому ситцу. И снова взгляд ушел вниз, спрятавшись за край платка. Босая нога медленно легла на его широкую ногу, обутую в мягкий степной сапог, но вдруг испуганно отдернулась.

— Ну что, оба живы? — сзади высунулся Чен. — Иди, Ши-фу зовет. А я посплю, пожалуй, — завозился он в балаганчике. — Не составите компанию, милая девушка?

— Счас! — с ходу поймав верный тон, притворно-сердито откликнулась Аграфена.