Китайская цивилизация

На том же принципе основывается императорская администрация. Вскоре после указа 178 г., когда император Вэнь, унижаясь и исповедуясь в отсутствии у него добродетели, спас Китай от катастрофы солнечного затмения, он приказывает «всем подумать об ошибках, которые он совершил, о недочетах в его знаниях, в его взглядах и его мыслях» и «ясно ему об этом заявить». В том же году, снова заявив о важности критики, он отменяет закон о наказании «за непочтительные речи». Дозволить свободу критики – значит избежать, чтобы «простые люди произносили проклятья в адрес императора и строили против него козни». Помимо этого основного, но отрицательного результата государь стремится, «дозволяя каждому открыть, что лежит у него на душе», побудить прийти к нему из самых отдаленных уголков империи «людей высокой добродетели», иначе говоря чиновников, практикующих в своей деятельности мораль искренности. «Посоветуйте мне (людей) мудрых и добрых, прямых и честных, способных высказываться со всей неподкупностью, идти до конца в своих замечаниях». Подобно вассалу, чиновник скорее советник, чем простой исполнитель. Главная задача императора и тех, кто находится ниже его, всех его подручных состоит в пробуждении призвания честных советников (мы видели, что легисты и сборщики налогов, занимаясь своим ремеслом, получали почетное наименование неподкупных осведомителей). Сам корпус чиновничества задуман как воплощение совести империи. И действительно, он представляет продолжение совести императора. В нравственном отношении он стоит то, что стоит Человек Единственный, а совокупность искренности, которую можно найти в стране, показывает, каков вес искренности императора. Действенность, извлекаемая императором из своего величия, представленная в виде морализаторской энергии, пронизывает народ после того, как она удобрит корпус администраторов, набранных в силу просто ее притягательности.

Похоже, что с этого момента задача администрации и задача государя сводятся к воспитательной деятельности. Императорская добродетель сохраняет в самой своей сущности значимость наставляющей силы, и иногда представляется, что император похож на аскета в своей деятельности наставника. К примеру, известно восклицание императора Вэня в 162 г.: «Я встаю с зарей! Ложусь в середине ночи! Все мои силы посвящаю империи! Я изматываю себя, я страдаю ради людского множества!» Но эти извиняющиеся восклицания издаются им на заседании совета, и он опубликовывает их в своем указе, хотя императорское покаяние, чтобы быть действенным и продолжать походить на покаяние великого аскета, должно бы быть молчаливым. Дело в том, что под влиянием наследников феодальных обычаев, литераторов-эрудитов, даже если они выступают от имени мистической традиции, наставническая деятельность государя превращается просто в воспитательную. Император уже больше не хозяин, преображающий вещи и существа, при этом ничего не сообщая о своих чудодейственных приемах. По образцу государственных советников, пытающихся отстранить от двора любителей тайных совещаний, он начинает играть роль учителя-проповедника. Императорской проповедью распространяются наделенные прежней действенностью его мистические приемы. Больше нет и речи о придании государству роли начальника или об осмыслении власти государя как власти принудительной. По мере возможности император воздерживается от законодательной деятельности. С помощью благодетельных постановлений он старается уничтожить законодательные запрещения или же, прибегая к частым амнистиям, ослабить их отрицательные последствия. Вместо регламентирования он воспитывает, а его чиновники умоляют, вместо того чтобы распоряжаться. Вся администрация скрывается под видом учебного заведения. Она остерегается любого подобия принуждения. Ею подчеркивается, что она ожидает добиться всего под воздействием лишь облагораживающей дисциплины. Своей единственной целью она считает поднять всех подданных императора до положения честных людей («цзюньцзы»), что прежде считалось привилегией исключительно знати. Сын Неба начинает выглядеть верховным государем, как только ставит своей целью с помощью морализаторской пропаганды облагородить весь народ целиком. Иначе говоря, как только он сводит роль государственного аппарата к распространению древнего идеала культуры и им придается государству в качестве первой задачи проведение цивилизаторской деятельности, понимаемой в исключительно нравственном смысле.

Глава вторая Преображение общества