– Сколько сантиметров в пяти миллиметрах? – спросила учительница Дениз, вглядываясь девочке в лицо. Девочка молчала. Учительница Дениз деликатно попробовала помочь: – Давай так: пятьдесят миллиметров – это сколько сантиметров? – и постукала по листку с упражнением перед девочкой. Нет ответа. – Подумай вот как: сколько сантиметров в метре? На сей раз девочка ответила без запинки: – Сто.
– Вот, да! Запиши. Хорошо? Хорошо. А теперь подумай про пять сантиметров – и сколько сантиметров в метре. Какую часть составляют пять сантиметров? Девочка записала число на листочке. – Вот, прекрасно, – сказала учительница Дениз. – А пять таких – это сколько?
Учительница и ученица склонились над листком, касаясь друг друга головами. На миг, со стороны, они показались подружками.
– Поняла, да? – спросила учительница Дениз, с надеждой и поддержкой на лице заглядывая девочке в глаза.
Достаточно побыть по пять минут в обоих классах, и различия так и прут – это пропасть, и в стиле, и в ожиданиях от детей, да и общая разница в ценностях: групповое и индивидуальное.
Китайская учительница – центр тяжести в классе. Она ожидает полного внимания – и получает его. За тридцать пять минут занятия она задала пятьдесят девять вопросов и вызвала отвечать половину класса по крайней мере единожды – по номеру, а не по имени, – и совершенно наугад. Таков был ее метод выяснять, кто как успевает в ориентированном на групповую деятельность классе; выявить отстающих не составляло труда. Бо́льшая часть урока – в режиме лекции, с классными заданиями, закрепленными соревнованием на скорость. Урок был расписан поминутно, и учителю удалось дать обширный материал.
Американская учительница была гораздо дружелюбнее. Садилась так, чтобы глаза у нее оказывались на одном уровне с детскими, называла всех по именам. Редко требовала внимания впрямую и применяла уловки, чтобы возбудить и удержать детский интерес. Почти не приказывала и лишь троих учеников попросила ответить на вопросы при классе; остальные вызывались сами. За пятидесятиминутный урок она перескакивала с лекционного формата на занятия в малых группах и на взаимодействия один на один. Пока ее ученики занимались в группах, учительница Дениз целых восемь минут посвятила мальчику Мэтту. Предоставила детям массу возможностей сказать: «Я не понял. Прошу помощи», – а позднее сказала, что работа в малых группах позволяет ей легко определять, «кто не врубается».
Заметила я разницу и в том, что исследователи называют «жесткостью, фокусом и связностью», за которые издавна хвалят азиатские школьные занятия математикой. Китайский преподаватель начал урок с математических фактов (квадратные числа), а затем впрямую подвел учеников к более глубокому понятийному пониманию (взаимосвязь квадратных чисел и слагаемых суммы). Урок у американского преподавателя больше сосредоточивался не на математике, а на измерениях, а когда дети не смогли разобраться в дробях («пять миллиметров – это сколько в сантиметрах?»), учительница взялась задавать ребенку вопросы, ответы на которые ребенок знал («сколько сантиметров в метре?»), а не стала проталкивать ученицу к более глубокому пониманию.
Китайская учительница никого не поощряла, а учительница Дениз сыпала похвалами, в том числе и словами: «Ты такой гений. Ты такая умница. Умные у меня тут дети! Очень хорошо».
Китайский класс – это пропорция учитель-ученик 1:32, здесь нет детей с особыми нуждами. У американцев – 1:6, один учитель и двое помощников на восемнадцать учеников (включая детей с особыми нуждами).
И наконец, хихикнула я, большего ждали и от мочевого пузыря китайского ребенка: любому, кто хотел в уборную, приходилось терпеть до окончания урока. Американским детям позволено больше свободы самовыражения, но меньше доверия их мочеиспускательным нуждам. Пропуск в туалет выдавали в любую минуту, но его нужно было зарегистрировать в журнале.
– Это для того, чтобы знать, кто напи́сал под стенку, если есть трудности с пользованием туалетом, – сообщила мне учительница Дениз без всякой иронии.
Разумеется, одно занятие – всего лишь часть урока, преподаваемого в течение нескольких дней, и то, что действует в одном уголке мира, вовсе не обязательно переносимо в другой с тем же успехом. (Более того, китайская учительница давала впрямую понятийный урок, а американская – более «широкое математическое представление», то есть измерение.) Но и однократный взгляд подарил мне полезные откровения об образовательной культуре.
«Отец PISA» подтвердил мои наблюдения за динамикой на занятиях.
Это прозвище Андреасу Шляйхеру подарила китайская пресса, он – создатель международного стандартного экзамена PISA, давшего толчок сотням заголовков в СМИ по всему глобусу. Шляйхер вполне соответствует своему положению: высокий, худощавый, с гривой седых волос и сивыми усами, он символ международного стандартного экзамена. Красноречив на конференциях – и рок-звезда в образовательной среде.
В 2015 и 2016 годах я приезжала в Пекин пообщаться с ним.