Короче, чтобы уравновесить то, что в китайском образовании Рэйни казалось мне недостатками, я составила хитрый план, и претворять его мы будем дома. Безопасность – это обязательно, так же как и для китайцев, а вот почти во всем остальном мы с Робом уполномочили сына решать самостоятельно. Обложили его комнату фломастерами и прочими художественными инструментами, наполнили его среду обитания возможностями выбора. Рэйни мог сам решать, что надеть, какие книги читать, каким спортом заниматься. Музыкальные инструменты – строго по желанию. В дни с минимальным загрязнением воздуха мы отправлялись на футбольную площадку или теннисный корт и часами пинали мяч или сражались у сетки. Шанхайское правительство тоже вложило силы в развитие процветающей культурной жизни, чтобы наши дети имели доступ к искусству, и мы принялись навещать некоторые местные музеи, куда стали привозить зарубежные выставки. Занимались мы и всяким исключительно досуговым – рыбачили, например, что с китайской точки зрения совершенно бесполезное занятие. «Чего вы на рынке рыбу не купите?» – спрашивала меня одна китайская приятельница.
Наш план начал действовать, и мы приготовились к наступающему году в китайском садике.
В первый же день нового года в средней группе Рэйни рвался из дому.
– Пошли, мам! – пищал он, пока мы ехали на лифтах до первого этажа.
Рэйни нырнул в пучину улиц, скакал впереди меня.
– Не беги! – орала я ему вслед.
Тротуары кишели торговцами. Потрепанный жизнью мужчина из Синьцзяна нес на плечах бамбуковое коромысло, на одном конце – корзина черешни, на другом – поднос с лиловатыми
Рэйни продолжал скакать впереди, мимо суматошной больницы и вплоть до самого проулка, ведшего к «Сун Цин Лин». Мы миновали торговца голубями с его гомонившими птицами и вошли в лабиринт переулков
– Почем вот эти? – спросил покупатель, потыкав в толстый бежевый дайкон.
– Двенадцать куай за кило!
Прогулки по китайским кварталам затрагивают все каналы восприятия.
Я рада была вернуться – Рэйни тоже. И все-таки, когда мы приблизились к кованым воротам детсада, Рэйни вдруг замедлился, словно предчувствовал, что переход от американского лета к китайскому учебному заведению будет резким.
– Подожди, мам, подожди, – сказал Рэйни, сбавляя скорость. – Не хочу туда. Учителя скажут, что позвонят маме, если я буду плохо себя вести, а сами не звонят.
Я наконец догнала его.
– Милый, у тебя в этом году будет новая учительница и новые одногруппники. Давай посмотрим, как пройдет день, а?
Первый же месяц в «Сун Цин Лин» привнес новый элемент в утренний распорядок: Ревущий Рупор у входных ворот. Замдиректора теперь стояла у ворот с мегафоном крупнее собственной головы и взяла привычку вопить на родителей и детей, будто они скот, который того и гляди промахнется мимо загона.
– Не опаздываем, не опаздываем! – верещала она, а родители и дедушки с бабушками поспешали. – Ворота закроем в девять ноль-ноль. Опоздаете – в сад не пройдете!
Нас выдернули из толпы на второе же утро, хотя, проходя в ворота, я старалась не поднимать голову.
– Рэйни, сейчас девять ноль-две, – объявил Ревущий Рупор, а имя моего сына откликнулось эхом по всей Большой Зеленке. – Завтра опоздаешь – в садик не пустим.
–
Извне дисциплина в садике «Сун Цин Лин» была, как и прежде, лютой.
Зато внутри, как выяснилось, все начало меняться.
– Мы стараемся внедрить некоторые западные приемы.
Эти слова учительница Чэнь произнесла во время нашей встречи с ней в прошлом году, защищаясь от моих претензий, связанных с угрозами детям на занятиях.
Теперь я глядела на нового старшего педагога Рэйни в средней группе, и контекст прошлогоднего замечания Чэнь начал обретать очертания.