Китайские миллионы

Раздалась целая буря восклицаний радостных, скорбных, веселых, злых, отчаянных: «Donner-Wetter! Ca y est! Indeed! Sarpisti! Carrambo! Dammed!» Молодой американец Лантри бросился навстречу и, не ожидая представления, обнимал Будимирского-Дюбуа, точно родного, и приказывал лакеям подать дюжину шампанского, несмотря на ранний час… Сердце Рауля Бониве билось как птица в клетке, и он, смущенный, растерянный, глупо улыбаясь, оглядывался, повторяя: «Ca y est! Ca y est!» и смутно сознавая, что он выиграл до полумиллиона франков, совесть его не мучила уже. Старик Ботльбридж, проигравший солидную сумму, спокойнее всех рассматривал Будимирского и Изу и соображал лишь, на чем может отыграться, на что и на кого он должен накинуть, чтоб вернуть свои 5000 фунтов… У немчика, читавшего лекцию «О возрасте и литературных вкусах», похолодели конечности, он с грустью думал о своей Амальхен: о том, что все, что он заработал в качестве поверенного фирмы, сделавшей крупную поставку международной армии в Печили, вместе со взяткой, полученной от немца же интенданта, — все он потерял ни за что… Он давал себе клятву никогда не держать пари: первый раз в жизни рискнул — и разорился…

«Dammed!» — проклинал про себя Будимирского севший на Сингапуре фабрикант консервов из ананасов, — в первую минуту, когда Будимирский сделал свой торжественный выход с Изой, он не понял устроенной ему овации, ибо уверен был встретить старика с большой бородой и копной волос на голове, но не прошло и двух минут, как он понял, что это и есть «больной джентльмен». А тот старик? Или то было видение? Черт побери, это видение ему обошлось в 20.000 фунтов. Он их заплатит и… вернется с первым обратным стимером на Сингапур, ибо ему больше незачем и не с чем ехать в Европу. Он поставил все, ибо играл наверняка, и вот он наказан. Scoundrel! Да, этот веселый джентльмен — мошенник, очевидно. Он — фабрикант уверен, что в каюте № 9 видел старика, он справился потом и убедился, что другого такого старика и на пароходе не было… Заявить, однако, нельзя, это будет признанием, что он, известный и почтенный коммерсант пытался наверняка обыграть других… Он опозорит себя… Но если доказать, что этот мошенник сам участвовал в пари, тогда можно не заплатить… Кто выиграл, через кого он выиграл? Минутного дознания достаточно было, чтобы фабрикант убедился в нелепости этой его идеи: главные выигрыши выпали на долю плантатора Лантри, которого он прекрасно и давно знал, и Рауля Бониве, которого знали все коммерсанты Коломбо, Сингапура, Явы и Сайгона, вот несколько лет; остальные выигрыши были ничтожны; словом, заподозрить мистера Дюбуа в соучастии с выигравшими было немыслимо, а между тем этот dammed креол надул его, — несомненно. Фабрикант консервов бесполезно ломал голову, нужно было платить и возвращаться восвояси, опять эксплуатировать свободных рабов китайцев и малайцев, опять жариться под тропическим солнцем, мечтая о своем старом клубе в Pall Mall, которого он не видел пять лет и не скоро у видит теперь.

Из 2-го класса явилась депутация выигравших тоже с французом во главе, который и поздравил джентльмена с выздоровлением, а на палубе через час Будимирскому устроена была овация счастливцами 3-го класса.

На пароходе царило оживление все утро, пока главные участники пари не вынуждены были съехать на берег для производства расчета, так как Ботльбриджу и фабриканту консервов нужно было разменять чеки.

Молодой Лантри, согласившийся получить от Ботльбриджа всю сумму паями в его предприятии, в котором давно хотел принять участие, был вдвойне счастлив, чувствуя, что впервые влюблен настоящим образом и видя, что Иза, хотя и не отвечала ему, в высшей степени любезна с ним и добра к нему. Он прощался с ней так нежно, так откровенно высказывал свое обожание, что Будимирский вслух посомневался даже, что он американец… «О! То чувство, которое меня одушевляет, свойственно всем людям, здесь я просто человек!» восхищался он и упорно повторял, целуя ручки Изы, «до свидания», на ее сердечное «прощайте»…

В Коломбо состав пассажиров несколько изменился и царившее на «Indo-Chine» возбуждение улеглось и вскоре заменилось угнетенным состоянием, благодаря нестерпимой жаре и двум циклонам, обрушившимся на Индийское море при переходе Коломбо-Аден. В Красном море жара и духота были еще тягостнее я если бы не Будимирский, — пассажиры первого класса, кажется, умерли бы от тоски и уныния. Он сделался поистине душою общества, с англичанами он пил как англичанин и играл в покер, с немцами вел философские беседы, поражая их своими грубыми афоризмами и парадоксами, не всегда умными, но всегда смешными; с французами он горячо восторгался «родным» Парижем и пел шансонетки не хуже Полюса, у которого в свое время в его Chat noire проводил ночи напролет; с итальянцами и испанцами, иногда пользуясь Бониве как переводчиком, он вел нескончаемые беседы «о женщинах», — беседы, в которых, конечно, принимали горячее участие и французы.