Китайские миллионы

Из слов самого покойного авантюрист знал, что у него не осталось ни души родных и нет товарищей, так как в полку он пробыл лишь несколько месяцев, 17 лет уже как вышел в отставку и жил одиноко где-то в глуши Литвы, пока не прожил имения и с последними грошами уехал в Китай.

Отмеченный в «Figaro» «князем Казимиром Леонтьевичем Буй-Ловчинским», авантюрист получил в отделении Английского банка в первый же день приезда по последнему крупному чеку и остальным мелким, а на другой день в «Credit Lyonnais» положил в портфель несколько квитанций, свидетельствовавших, что в банке на имя Буй-Ловчинского лежат на хранении разными бумагами 22 миллиона франков, а на текущем счету 1.700.000… Концы были спрятаны, и теперь ни Гон-Конгский банк ни «Colonial Office» в Лондоне никаких и ни к кому претензий заявить не могут.

— Теперь — мы у пристани, — говорил авантюрист Изе, обедая с нею и Эвелиной в «Caf'e Riche» на другой день, довольный тем, что в это утро светская хроника всех бульварных листков говорила о приезде князя Буй-Ловчинского с родственницами, о том, какой красотой они сияли вечером в l’Opera и как закончили вечер chez Maxime… «Веселящийся Париж гордится таким ценным приобретением» говорил «Gaulois».

Через две недели уже Будимирский в его последнем «дополненном и исправленном» издании, отныне Буй-Ловчинский, был членом «Жокей клуба» и «Автомобиль клуба», habitue первых спектаклей и Maxime’а, и то и дело его фамилия попадалась «parmi les assistants» и «au hasard» в отчетах о различных общественных праздниках и торжествах, — даже на five o’clock в «Figaro» побывал он рядом с каким-то немецким принцем из маленьких, Вандербильдом, модной дивой и экс-королевой Мадагаскара… Его выезды в Булонском лесу обращали на себя столько же внимания, сколько красота Изы и Эвелины в театрах. Один из «парнасцев» посвятил контрасту их красоты нелепейшую оду, а в кабачках Монмартра, куда Буй-Ловчинский их нередко возил, — они назывались не иначе как «богинями», потому что «поэты» этих заведений побывали уже на вечерах у Буй-Ловчинского в «Hotel de Bristole», где он занимал целый этаж во флигеле и собирал вокруг своих красавиц веселый кружок молодежи, певцов, поэтов, артистов и журналистов. Весело ли было красавицам? Эвелина, с первых же дней подпавшая под влияние Изы, примирилась, как и она, со своим двусмысленным положением, потому что Иза во многое посвятила ее, чуть-чуть отдернула завесу будущего и обещала ей скорое полное освобождение, жизнь, исполненную духовных радостей, далеко-далеко от этой буйной, развратной, животной жизни, которой наполнено было теперь их существование.

Буй-Ловчинский все еще «устраивался» и вел переговоры о покупке и отделке княжеской виллы на Монбороне, у самой Ниццы, где собирался провести зиму, как это подобает миллионеру и настоящему космополиту-gommeux…

Дни уходили за днями, как один, однообразно разнообразные. Поздний утренний завтрак, катанье в Булонском лесу, второй завтрак, посещение выставок, благотворительных базаров и магазинов, приемы или визиты, обед, театр и ненужный Махime или «Caf'e Egyptien» с ужином и вином…

Ничто извне не нарушало эту беспечальную для авантюриста жизнь, который начинал уже забывать Ситреву и, конечно, не подавал ей признаков даже жизни своей. Связующие их звенья — японцы Моту и Хако — были уничтожены, от Будимирского, мистера Найта и Шарля Дюбуа не оставалось и следов нигде, и Казимир Леонтьевич Буй-Ловчинский спокойно плавал в волнах мирного житейского моря, наслаждаясь изысканным комфортом, двумя красавицами и всем тем, что могут дать в жизни благоприобретенные миллионы.

Перед Рождеством Буй-Ловчинский с «семьей» переехал в свою виллу, которую он назвал «Изой» и которая стоила ему до миллиона франков, и «Красавица-Ницца» встретила его так же радушно, как и Париж. Если не изысканное, то блестящее общество представителей всех стран, общество «Космополиса» Буржэ, окружало Изу и Эвелину, о действительном положении которых в доме «князя Буй-Ловчинского» никто не задумывался, — Ницца редко видела таких красавиц, а в доме у них лилось море вина, давались лукулловские обеды и ужины, устраивались веселые garden parties. В воздухе пахло миллионами, и этого уже довольно было, чтобы на виллу «Иза» слетались как мухи к меду пшюты Парижа, денди Лондона, римские «герцоги» без поместий, гидальго Мадрида и Севильи, les boyards compatriotes de notre cher prince, проматывающие последние рубли и крохи своих «вотчин». Впрочем, «бояр» было гораздо меньше, чем дельцов, parvenus, вчера ставших чем-то, благодаря открытию екатеринославской Америки и сегодня уже плакавшихся на кризис.

Вся эта толпа жадно глотала лангусты и пулярды на ужинах Буй-Ловчинского, запивала их шампанским всевозможных марок и исчезала, нередко вместе с хозяином, кончать ночь в Казино, где Буй-Ловчинского встречали с царскими почестями.