Китайские миллионы

Его теперь не тошнило уже, — он жадно втягивал в себя отраву и уже после трех больших затяжек перестал сознавать окружающее, перешел вновь в мир грез и грязи… Он несся вперед с быстротою локомотива, мимо длинного ряда, бесконечного ряда женских тел, манивших его к себе, ловивших его и старавшихся остановить его безумный бег, но ни они остановить его не могли, ни он не мог остановиться, пока не ослабел и не упал… На самом деле упала трубка из его рта… Он упал, и тогда эти миллионы раздетых женщин бросились на него, и началась гомерическая борьба из-за него, а он любовался их торсами, пластикой и потоками крови, лившейся из этих красивых тел и затоплявшей его… Он полон был желаний, но сердцем его владел панический страх и, спасаясь от моря захлестывавшей его крови, он взбирался по трупам выше и выше, на гору громоздившихся трупов, еще двигавшихся в агонии, еще теплых, купаясь в женской дымящейся и остро пахнувшей крови, едва освобождаясь от судорожно хватавших его за ноги рук умиравших… Но вот пролетел вихрь над сражавшимися, и в ореоле неземной красоты появилась над ними грозная Ситрева, и все, боровшиеся за обладание Будимирским, признали за нею права на него… Сразу вернулись к нему силы, бодрость, энергия, и он протянул к ней руки… Она была там, высоко, на ярком облаке, свет которого слепил ее, а между ним и ею в бешеной сарабанде гирляндами переливались маленькие в цветных халатах, высоко приподнятых, босоногие гейши с мандолинами в руках… «Они или я?» спрашивала Ситрева, но она казалась ему слишком блестящей, слишком красивой, недосягаемой, и его манило к этим точно выточенным круглым ногам с упругими икрами маленьких гейш, окружавших его и жадно смотревших ему в глаза… «Они? — спрашивала Ситрева, — да? — Бери же любую!» Но Будимирский не мог выбрать. Он чувствовал зверскую, неутомимую жажду, выхватывал из хоровода то одну, то другую, одну за другой, свертывал им головы как цыплятам, и пил их горячую кровь, испытывая адское наслаждение и жажду, жажду без конца… Но вот и «Желтая Роза»… «Довольно крови, выпей вот этого» говорит она и протягивает ему бокал с шампанским одной рукой, а другой обнимает его… Он пьет, и жажда его успокаивается, и под чарующую мелодию далекой музыки он начинает укачивать «Желтую Розу», кошечкой свернувшуюся у него на руках. «какую гадость ты качаешь, взгляни» нарушает мелодию Иза. Будимирский взглядывает и видит на руках своих синее распухшее тело Хако… Он опять вскрикивает и приходит в себя… Стемнело уже. На этот раз забвение продолжалось долго, и Будимирский поднялся совершенно разбитый… Руки его дрожали, тело ныло, память не работала, — ему хотелось пить и только пить. Выпив графин воды и освежившись ею, он кое-как умылся и, поборов свою слабость, вышел на террасу, не забыв, однако, хорошенько запрятать футляр с трубкой и флакон с шариками.

— Что с тобой? — воскликнула Иза, взглянув на него.

— Нездоров, простудился, должно быть… — вяло ответил он, кутаясь в пальто от свежего вечернего воздуха.

Иза повернула к его лицу рефлектор лампы и вскрикнула: — Ты опиум курил?

— Ты сошла с ума, Иза…

— Нет, я знаю… все признаки налицо… Несчастный, несчастный… Ты хочешь погубить себя…

Будимирский кисло улыбнулся, но нервная дрожь пробежала по его телу.

— Откуда бы я мог взять? — глупо оправдывался он.

— О, не лги, я докажу тебе это… Твой перевод готов…

— Какой перевод? — удивился Будимирский.

— Видишь?! Как все курильщики опиума, ты позабыл то, что происходило перед самым курением, — ты забыл сегодня, но ты помнишь вчера и раньше… Где мы были утром? Скажи…

Будимирский не мог вспомнить, но Иза убедилась уже, что не ошиблась. Она немедля отвела его в комнату, заставила раздеться, растерла все тело его каким-то спиртом, дала ему выпить чаю с чем-то пахучим и растерла шею сзади и лопатки какою-то мазью, подействовавшей на тело как горчичник. Затем она сделала ему горячую ножную ванну, держа на голове его холодный компресс, и оставила его комнату только тогда, когда Будимирский заснул крепким, здоровым сном.

Когда-то, — давно это было, — в Периме Артур Гриффит, ее несчастный друг-англичанин, попробовал опиума и жестоко страдал потом. Пароходный доктор-англичанин быстро поднял его на ноги, и она переняла от этого доктора его способ лечения.

Утомленная и угнетенная, — надежды прошлой ночи рассеялись, как дым, — заснула и она.

XII. Инструкция Ситревы — Еще жертва

Иза, плохо спавшая ночь, бледная и осунувшаяся, безучастно выслушивала утром за кофе упреки старой дуэньи по адресу Будимирского, конечно, когда появился и он, прекрасно выспавшийся, цветущий и сияющий, весело поздоровавшийся с Изою и даже отпустивший шутку в сторону старухи.