Когда вечером, совсем уложившись, она сошлась с Будимирским на веранде, то вид его вызвал в ней одну лишь мысль: «Недолго мне с тобою быть»… Эта мысль неотвязно стояла в головке ее и во время долгого переезда по заливу до рейда, на котором под парами стоял готовый к отплытию «Indo-Chine», и в ту минуту, когда, нахлобучив сомбреро на глаза и закутав нижнюю часть лица, Будимирский пробирался по трапу на палубу, а оттуда в каюту, предоставив Изе все хлопоты с кассиром и прислугою кабины… По заранее установленному согласию, Иза заняла очень удобное отделение из трех кают, — две крайние являлись салонами Изы и Будимирского, средняя же их общей спальней, дверь из которой в коридор была заперта наглухо. Этот неоценимый в дальнем путешествии комфорт стоил им «положительные пустяки», по словам авантюриста, 4800 франков, и среди пароходной прислуги сразу поставил его на положение странствующего Креза, который скоро заинтриговал и все прочее разнообразное население пакетбота. Уже на другой день за lunch'ом два американца, отправлявшиеся в Коломбо, увидя красавицу Изу и узнав, что «муж» ее болен, подержали крупное пари о том, кто
ее муж… Ботльбридж, типичный янки, владелец чайной плантации на Цейлоне, утверждал, что муж красавицы должен быть стариком и северянином, которые так падки до южной женской красоты, компаньон же его, Дик Лантри, еще молодой человек, уверял, что у такой красавицы и муж молодой и красивый. Ботльбридж, немедля после lunch'а, представился Изе и, обрадованный тем, что она свободно говорить по-английски, наговорив ей грубоватых, но искренних комплиментов, прямо и откровенно заявил, что держит с приятелем своим Лантри такое-то пари, вследствие чего они покорнейше просят очаровательную мистрис вплоть до того момента, когда супруг ее выздоровеет и покажется в каюте-компании, не проболтаться никому ни об его имени, ни о возрасте… Иза, улыбаясь, согласилась, прежде всего потому, что любила грубых, но искренних американцев, и Ботльбридж, потребовав дюжину шампанского, предложил всему обществу выпить «за здоровье больного джентльмена, супруга прекрасной путешественницы, имя и возраст которого останется тайной для всех до момента его выздоровления, благодаря чему однообразие путешествия может быть рассеяно интересным пари»… Раздались «ура!» и «hipp! hipp!», и не прошло получаса, как в пари участвовало все население первого класса, причем букмекером избрана была сама Иза. Ей вручена была книжечка, куда она внесла несколько десятков фамилий со ставками под рубрики — «старый» и «молодой»… Весть проникла вскоре и во второй класс, а затем и третий, и к обеду, к 7 часам вечера, у Изы в книжечке записано было ставок в общем, на сумму до 125 тысяч франков… Население «Indo-Chine» разделилось на «старых» и «молодых», причем первые относились ко вторым, как 7 к 3-м. Еще сейчас же после речи своей Ботльбридж с Лантри, как противники и инициаторы пари, вместе с заразительно хохотавшим старшим помощником капитана, хохотавшим, но тоже записавшимся в число «молодых», в сумме 100 франков, спустились вниз и, потребовав горничную, лакея и sommelier8, которые должны были служить в каютах №№ 7, 8 и 9, заявили им, что все они по выздоровлении «больного джентльмена» получат по 1000 франков, если… никому из пассажиров не выдадут каких бы то ни было сведений об этом джентльмене. Помощник же капитана добавил им, что в противном случае они будут рассчитаны в первом же порте. «Противный же этот случай будет нам известен, ибо мы организуем за вами наблюдение» заключил Ботльбридж.И горничная и лакеи, южане из Марселя, весело хохотали, находя это «rigolo» и по-американски и, конечно, клялись, что никому не выдадут, какого цвета борода «de сe pauvre malade»… Еще пуще хохотал Будимирский, узнав от Изы о том, какое оживление внес он своей особой в монотонную жизнь парохода. «Вот черти», думал он, «с таким народом жить можно. Жаль, что мне теперь денег не надо, а то бы я сам за себя сыграл бы и обыграл всех… А впрочем… не устроить ли им штуку»… В голове его зароилась мысль, как бы подшутить над игроками, и вскоре выработалась штука,
конечно, подлая…