Читаем Китайский массаж полностью

А Сяо Ма и впрямь отвлёкся. Его никогда не волновало, что происходит «дома», зато он любил уноситься мыслями далеко. С того момента, как Сяо Кун вошла в мужское общежитие, Сяо Ма не проронил ни слова. Он не ожидал, что сестрица сразу же подойдёт к его койке. Сяо Ма в первый же миг уловил аромат, исходивший от тела сестрицы. Правильнее сказать, аромат, исходивший от тела сестрицы, Сяо Ма поймал в первый же миг. А именно аромат её волос. Сестрица только что вымыла голову, волосы были мокрые, на них ещё остался шампунь. Но шампунь на волосах перестал быть просто шампунем, да и волосы утратили свой изначальный аромат. Шампунь вступил с волосами в удивительную химическую реакцию, и сестрица тут же начала благоухать. Сяо Ма ни с того, ни с сего напрягся. На самом деле он ощутил возбуждение. Сестрица так приятно пахла. Сяо Ма пропустил мимо ушей весь яростный допрос, учинённый Чжан Игуаном, но кое-что всё-таки понимал: сестрица пододвигалась к нему, раз за разом всё ближе и ближе. Сестрицын аромат окутал Сяо Ма. У этого аромата были пальцы, руки, его вполне можно погладить, подержать или обнять. Сяо Ма отдался этому ощущению целиком, и сестрица вдруг безо всякого повода обняла его. Ноздри Сяо Ма раздувались, он хотел вдыхать полной грудью, но не осмеливался, вынужден был задержать дыхание и чуть не задохнулся.

Но разве у сестрицы было время разгадывать секрет Сяо Ма? Она всего лишь хотела отвлечь внимание. Чтобы выручить доктора Вана из затруднительного положения, Сяо Кун без конца осыпала тело Сяо Ма ударами слабых кулаков, приговаривая:

— Сяо Ма, ах ты, испорченный!

Сяо Ма поднял голову:

— Сестрица, я не испорченный!

Сяо Ма ответил так совершенно искренне и даже с некоторым трепетом, но некстати. В подобной атмосфере оправдание Сяо Ма «Я не испорченный» прозвучало игриво, даже строго говоря, дерзко. На самом деле он попал в струю. Обычно Сяо Ма помалкивал, и никто не ожидал, что стоит парню открыть рот, как он всех позабавит. Язык такая штука, что когда молчун что-то ляпнет, это приравнивается к юмору.

Всеобщий смех придал уверенности Сяо Кун, а Сяо Ма отлично подходил на роль «испорченного». Сяо Кун вскочила с места и воскликнула с преувеличенным возмущением:

— Чёрт побери, Сяо Ма, я-то думала, ты скромный парень, а ты такой испорченный, даже хуже, чем просто испорченный!

Сяо Кун была довольна собой, её хитрый замысел увенчался успехом — всё внимание в итоге переключилось на Сяо Ма. Почему бы не пойти дальше, раз уж начала? На волне самодовольства, а ещё, может быть, легкомысленной радости Сяо Кун обеими руками сдавила горло Сяо Ма, разумеется, в шутку, легонько:

— Сяо Ма, ты испорченный или нет?

Здесь нужно рассказать об одной особенности слепых. Из-за того, что они друг друга не видят, им не хватает взгляда и выражения лиц, и в те редкие моменты, когда слепые шутят или скандалят, мужчинам и женщинам не избежать взаимных прикосновений, и они «распускают» руки. В этом плане запретов не существует. За разговорами и смехом похлопать собеседника по плечу, ударить, щипнуть или почесать — в кругу близких друзей обычное дело. Если два человека отродясь друг друга не касались — это всё равно как если бы зрячие избегали смотреть друг другу в глаза, замыслили что-то нехорошее или просто выказывали неуважение.

Сяо Ма не понимал, что сказал смешного, но руки сестрицы уже сомкнулись на его шее. Он и понять ничего не успел, как вдруг ощутил соприкосновение с кожей сестрицы, которая душила его и озвучивала, что делает, притворяясь, будто сжимает руки сильно, чтобы Сяо Ма задохнулся. Тело сестрицы покачивалось, волосы развевались, и влажные кончики волос несколько раз скользнули по лицу Сяо Ма, словно ощутимый удар хлыста.

— Ты испорченный или нет? — закричала сестрица.

— Испорченный.

Сяо Ма и представить не мог, что утвердительный ответ тоже станет поводом для смеха. Неожиданно Сяо Ма из второстепенного персонажа превратился в главного героя данной сцены. Не успев толком войти во вкус, он окончательно смешался и непонятно почему распустил руки. Руки внезапно натолкнулись на что-то — на две округлые гирьки, мясистые и мягкие, но при этом упругие, крепкие и невыразимо своенравные. Сяо Ма тут же вернулся в свои девять лет. Это ощущение было удивительным. Мимолётным… Полным жизни и энергии юности. Сяо Ма застыл, не осмеливаясь пошевелиться. Руки замерли в его девятилетии. Покойная мама… Торт по случаю дня рождения… Алые восковые свечки, из которых составлена цифра «жевять»… Ослепительная вспышка… Громкий хлопок… Машина переворачивается… Аромат волос застилает всё вокруг… Грудь… Всё, что нужно, всё есть… Сестрица… Сложно усидеть на месте… Ощущение удушья…

Внезапно глаза Сяо Ма наполнились слезами. Он запрокинул голову, схватился за руки сестрицы и прошептал:

— Сестрица…

Все снова разразились смехом. Смех бушевал. Такой смех часто называют «безудержным». Кто бы мог подумать, что молчун Сяо Ма может так убийственно шутить, пожалуй, даже покруче Чжан Игуана?

— Я не сестрица, — нарочито строго воскликнула Сяо Кун. — Я — Сяо Кун!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее