Читаем Китайский массаж полностью

Поэтому, каждый раз, приходя в мужское общежитие, Сяо Кун испытывала сложную гамму чувств. Посторонние и не замечали. Возможно, даже доктор Ван не понимал, что к чему. Сяо Кун испытывала уныние, а вокруг, напротив, царило оживление. Оба ощущения были очень сильными и прямо пропорциональными друг другу, буквально разрывая её. В эти моменты Сяо Кун легко сердилась, легко огорчалась, легко поддавалась эмоциям, что любопытным образом отражалось на её поведении. Ей нравилось ластиться и отчаянно хотелось кокетничать. Она принимала томный вид и частенько подумывала о том, чтобы броситься в объятия доктора Вана, пусть даже ничем «таким» и не занимаясь. Пусть доктор Ван её бы обнял, поцеловал — и на том спасибо. Поприставать друг к другу разик и ладно. Но разве в общей комнате так можно? Нельзя. Сяо Кун, сама того не понимая, резко изменила направление и обрушила всё своё кокетство и женские чары на Сяо Ма. Ей нравилось дурачиться с Сяо Ма, на словах, но и не только — в ход шли и руки тоже.

Счастье Сяо Ма день за днём росло. Запах сестрицы околдовал его. Сяо Ма и не знал, как описать его, поэтому просто назвал для себя всепроникающий аромат «сестрицей». И тогда «сестрица» присутствовала во всём, словно бы держа Сяо Ма под руку: шла по полу, по чемоданам, по стульям, стенам, окнам, по потолку и даже по подушке. Мужское общежитие перестало быть мужским, превратившись в улицу девятилетнего Сяо Ма. Улица эта восхитительна, здесь, помимо больших торговых центров и ресторанчиков, везде висели большие рекламные щиты с изображением тропических фруктов, баскетбольных мячей «Найк», футболок «Адидас» и мороженого. Сестрица вела Сяо Ма, но не просто любезно, а ещё и довольно жёстко. Сестрица строго наставляла Сяо Ма. Мать раньше тоже его держала в ежовых рукавицах, и мальчик в знак протеста постоянно бунтовал. Однако в присутствии сестрицы Сяо Ма не бунтовал, а позволял ей с улыбкой издеваться над ним, сладко задирать его и нежно сводить с ним счёты. Он с готовностью откликался, как будто подчиняясь негласному соглашению. Идеальная комбинация.

В тот вечер вторника сестрица не пришла. Она простыла, и Сяо Ма слышал вдалеке её кашель. Он так и сидел на краешке кровати, не хотел спать и не знал, чем себя занять, а в душе ждал. В конце концов, когда все обитатели мужского и женского общежитий уснули, Сяо Ма понял, что сегодня не дождётся. Не снимая одежды, он прилёг и стал пытаться вызвать в памяти запах сестрицы. Попытка оказалась тщетной. Сяо Ма потерпел поражение. Не было. Ничего не было. Того, что должно было быть, не было. И того, чего быть не должно, тоже не было. Сяо Ма в отчаянии начал обшаривать свою простыню в надежде найти волосы сестрицы, хотя бы один, но и тут ничего не вышло. Однако это суетливое движение вызвало в памяти Сяо Ма один момент — когда его руки волшебным образом прикоснулись к сестрицыной груди через сухую мягкую ткань. В этот прекрасный момент в нижней части его тела произошла серьёзная перемена, и эта перемена становилась чем дальше, тем больше, твёрже и сильнее. И тут доктор Ван перевернулся и кашлянул. Сяо Ма испугался и насторожился. Он воспринял кашель доктора Вана как предупреждение. Он не хотел снова ощутить эту твёрдость, однако не смог найти путь решения проблемы, напротив, кое в чём ситуация даже усугубилась.

Глава четвёртая

Ду Хун

Ду Хун появилась в «Массажном салоне Ша Цзунци» чуть пораньше доктора Вана и Сяо Кун, но не намного — всего на пару-тройку месяцев. Её порекомендовала Цзи Тинтин. И на первых порах новенькая Ду Хун не разлучалась с Цзи Тинтин, хотя «не разлучалась» громко сказано, учитывая тот факт, что жизненное пространство массажистов ограничено чаще всего салоном и общежитием. На самом деле десять с лишним человек ежедневно проводят время вместе, но даже в этой тесноте у них складываются отношения «свой-чужой». Эта массажистка дружит с той, а тот массажист больше времени проводит с этим — частое явление. Однако «неразлучность» Ду Хун с Цзи Тинтин продлилась пару месяцев и сошла на нет, и Ду Хун переметнулась к Гао Вэй.

Гао Вэй работала администратором в салоне. Зрячая. Если бы у Ду Хун было нормальное зрение, то она бы обязательно увидела, что у Гао Вэй маленький нос и маленькие глаза. А ещё Гао Вэй хохотушка и как засмеётся, то верхние веки смыкаются с нижними, оставляя две блестящие щёлочки. Как гласит пословица, большие глаза людям нравятся, а маленькие — очаровывают. Прищуренные глаза смеющейся Гао Вэй и правда выглядели очаровательно, но Ду Хун этого не видела и, разумеется, маленькие глаза подруги очаровать её не могли. Однако отношения Ду Хун и Гао Вэй становились теплее день ото дня. До какой степени? Гао Вэй каждый день отвозила Ду Хун на работу и с работы на своём велорикше.[18] Слепым передвигаться тяжело, особенно на дорогах. Бескорыстная помощь Гао Вэй облегчила жизнь Ду Хун, а с Цзи Тинтин они как-то незаметно разошлись. Даже во время перерывов на еду Ду Хун старалась сесть плечом к плечу с Гао Вэй, вместе жевать, хором глотать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее