Китеж-град. Осада Ершовки

Люди, тосковавшие по зиме, стали собираться вместе, и вспоминать, как весело было зимой на Руси – какой стоял трескучий мороз, как кругом было белым-бело, как играли в снежки, лепили снежных баб, ходили по льду, катались на санках. Кто был побогаче – вспоминали про удалую езду зимой на тройках лошадей – «Эххх, ннно, залётныя!!!».

Культ зимы ширился, родились дети, никогда не видевшие ни Руси, ни зимы – и с восторгом слушали, про это чудесное время года. Постепенно зима стала чем-то фантастическим, почти мифическим и отчасти даже мистическим. О ней слагали сказки, былины, пели песни. Особенно много вспоминали про зиму во время празднования масленицы.

Однако шли годы, и постепенно умирали люди, которые воочию видели и зиму и Русь. Настал такой момент, когда такой человек остался только один – дед Кондрат. Когда затонул Китеж-град – он был ещё мальчишкой, а теперь был он уже старый и дряхлый. В последние годы был окружён колоссальным уважением и почитанием. Часто люди собирались к нему, и просили рассказать об этой самой Руси. И дед Кондрат рассказывал, шамкая беззубым ртом. Наконец, в возрасте девяносто семи лет от роду, умер и дед Кондрат. Больше в Великом Крае не было ни одного человека, который бы видел Русь. Потому постепенно – всё, что было связано и с Русью и с зимой – стало чем-то вроде народных сказок и легенд. Русь по-прежнему чтили, как свою далёкую Родину, но никто из ныне живущих её никогда не видел. Зиму тоже чтили, но что такое «зима», «лёд», или «мороз» – уже никто не знал и не понимал. И потому, наступления зимы уже никто особо не ждал – как можно ждать наступления того, что ты не знаешь и не понимаешь?

А климат оставался всё таким же тёплым, зима всё никак не приходила. Сухой сезон – сезон дождей – сухой сезон – сезон дождей. Так и катилось время – проходили годы и десятилетия. Так и прошёл целый век.

XXXV. Бенгаловка

Все думали, что враги, вставши под стенами, начнут ставить шатры. Однако с большим испугом в Бенгаловке заметили, что на расстоянии чуть больше полёта стрелы, враги устанавливают огромные катапульты, которые волоком тащили лошади за войском. Так же со стены увидели огромный таран, которым, очевидно, собирались разбивать ворота.

Но больше всего защитников города испугало то, что враги не вступали, ни в какие переговоры, ничего не просили и не требовали, не посылали людей с белым флагом. Войска просто начали готовиться к бою.

Всё это продолжалось не более нескольких часов, но Ерофею казалось, что ожидание растянулось на дни и недели.

Затем раздался звук к началу боя. До конца своей жизни Митька с ужасом вспоминал этот звук. Этот звук являлся к нему в ночных кошмарах. Этот звук не имел ничего общего с обычными звуками трубы или охотничьего рога. Никто в городе так и не смог понять – что за адское приспособление издавало этот звук. Это был глухой и скрежещущий вой. Это был звук смерти.

Заработали катапульты. В город полетели огромные камни. Они перелетали через невысокую стену и разрушали здания, погребая под обвалами людей и животных. Они убивали и калечили. В город полетели сотни стрел. Тогда-то Митьку и ранило в руку.

И тут Митька испугался. По-настоящему испугался. И малодушная идея закралась ему в голову – надо бежать. Провались оно всё пропадом – я убегу!

Но Митьке стало совестно, и он устыдился своего порыва. «Разнылся как баба! – сказал он себе. – Мужик ты али нет? Тебе меч со щитом для чего дадены? Тебе доверили защищать людей. Вот и защищай!»

Однако вторая половина его сознания, упорно продолжала убеждать первую – «Какой из меня теперь защитник? Я ранен, мне стрела в руку угодила. Не убежать отсюда – значит заживо пропасть».