Китовый ус

В это время на кухню заглянул Славка и, подчеркнуто манерно поклонившись, преподнес ей лист бумаги. Славка не пил весь вечер — «был за рулем», — и что-то рисовал. Клава взглянула на рисунок, увидела толстую пухлощекую женщину, чем-то похожую на нее, ахнула для приличия и положила листок на подоконник.

— Нисколько не похожа, — сказала Людмила, взглянув на рисунок. — Не умеешь ты меня рисовать. Всегда я у тебя на жирафу похожа… А рот, рот-то какой — фу… Ты себя нарисуй, изобрази такого лысенького козлика с бородкой, вот здесь, рядом, с этой жирафой. — Она, рассердившись, отдала ему шарж назад.

— Я нарочно дал вначале этот рисунок, а теперь вот посмотри, — хохотал Славка, задирая бороденку вверх.

— Вот здесь я похожа. Здесь — да, что я… Что там еще у тебя, дай взглянуть.

Она рассматривала шаржи и посмеивалась: Славка все-таки умел схватить в каждом что-то очень характерное и смешное. Клава тоже смотрела из-за Людмилиного плеча, удивляясь тому, как умело вертит дочь своим женихом туда-сюда, и тому, как ловко этот Славка нарисовал всех ее гостей.

— А это что? — спросила вдруг Людмила, прекратив смеяться. Она увидела на листе бочку с газированной водой, квасной ларек, умильно сидящих рядышком на горшках Евдокию Степановну и Маркела Маркелыча. И бочка, и стены квасного ларька были испещрены надписями: «Квасъ+Газъ. Вода=Любовь».

— Дай-ка, дай-ка сюда, — протянула руку Клава.

— Не надо, — грубо сказала Людмила и разорвала рисунок пополам и еще раз пополам, выбросила в ведро. Повернулась к Славке, сказала: — Ты, карбюратор!.. — и вышла в коридор.

Ночью и Клаве и Евдокии Степановне показалось, что Людмила в своей комнате плакала.

ОПЯТА

Страсть Егора Саввича к грибам хорошо известна в производственном объединении, где он возглавляет планово-экономическую и финансовую службу. Знает и он прекрасно, как используется его увлечение, однако к различным ухищрениям сослуживцев относится как к невинной игре, в которой и сам не прочь поучаствовать. Да и что за жизнь без игры? Если она, жизнь, считает он, нахмуренная, вся из себя серьезная да важная, если в ней каждая ерунда, пустяк большое или, что еще хуже, огромное значение имеет, то это не жизнь, а острая зубная боль. Неприятнее зубной боли может быть одно — удаление здорового зуба вместо больного.

Так вот, появляется какой-нибудь выжига в кабинете Егора Саввича и прямо с порога извещает:

— Белых вчера набрал в Снегирях!

Вообще-то облик у Егора Саввича серьезен и весьма даже грозен, есть в нем что-то львиное — седая пышная грива, крупная голова, мощная шея, голос — не бас, а прямо-таки рык. Чтобы зайти к нему этаким, как раньше говорилось, фертом, нужно быть очень уверенным в себе.

— Ну-ну-ну… — поднимает голову Егор Саввич, снимает очки и откладывает их в сторону, откидывается в кресле и, рассматривая очередного хитреца, улыбается добродушно и приветливо.

Тот, как нечто несущественное и незаслуживающее в данном случае никакого внимания, пристраивает папку с бумагами на краешке огромного стола, а сам уже расписывает подробности похода за грибами. Иной краснеет при вранье, глаза бегают или сам он как бы деревенеет (такого почему-то так и хочется выпроводить из кабинета), но этот, видать, артист. «Врет ведь, шельма, — размышляет Егор Саввич, — был там лет пять назад, а заливает…» И проверит, куда он ходил — на север, к Еремееву, или на юг, по правому берегу Истры.

— На юг, к Истре, — готов ответ у посетителя.

— А возле Жевнево через Истру как переходил? — ставит верный капкан Егор Саввич.

— По мостку — самый надежный путь!

«Ишь ты! Знает! Если врет, то, значит, хорошо подготовился. Насчет грибов, что их видимо-невидимо, конечно, подзагнул», — заключает Егор Саввич и, накинув очки на нос, протягивает руку:

— Давай, что там у тебя…

Просматривает бумаги, а из цифр, словно на экране какой-нибудь электронно-вычислительной машины, возникают очертания пешеходного мостика возле этого самого Жевнево, и он, Егор Саввич, идет по нему. Над темной водой поднимается косматый туманец, перед восходом солнца лес темен и влажен, тишина, покой, благодать… И вдруг ловит себя на мысли о том, что он, как ни странно, там никогда не был — наслушался о Жевнево от таких вот, получил от них прямо-таки высшее грибное образование. Вечно пробивают они премию, смету или фонд какой-нибудь, стремятся увеличить — и балаболят, поневоле наберешься… Сказать бы сейчас: «Знаешь, мил человек, а в Жевнево я сроду не бывал. Забирай свои бумаги, просчитай их получше». Не скажешь — никто в объединении не поверит, что Егор Саввич в Жевнево не бывал. С другой стороны, подумает еще этот начальничек, что документы оказались не в порядке, и станет гонять подчиненных — уж это он, видать, умеет, невелика наука! Начнут те считать-пересчитывать, заглядывать в разные справочники. Это тебе не в Снегирях белые искать!

Бумаги в порядке, надо визировать, но все же Егор Саввич от досады, что сам он никогда возле знаменитого Жевнево грибы не собирал, спрашивает недовольно:

— Грибы срезаешь?