Китовый ус

И последний день в «Борках» морозный, солнечный и тихий. Шанин идет прощаться с лыжней, со Старым Лисом и вдруг напротив летнего пионерского лагеря видит чудо. Солнце светит со стороны лагеря, тени от осинника пересекают дорогу, ложатся голубыми полосами на слегка выпуклое заснеженное поле. Снег не блестит, а сверкает, именно сверкает — крупными бриллиантами. Все поле в бриллиантах. Их множество, он их видит метров за двести — у поля сферическая поверхность. Идет потихоньку, одни гаснут, другие вспыхивают. Нет, я еще не видел такого зрелища, думает он, такой сказочной красоты, и как было бы хорошо, если бы и Андрей увидел, и его дети, и дети его детей видели…

На лыжне, когда уже остаются последние сотни метров, впереди, на снегу, опять что-то вспыхивает, взбивает снежную пыль, и она, посверкивая, оседает. «Мышь увидела меня и закопалась в снег? Зверек, птица?» Нет никакой птицы в небе, сходит с лыжни — нет никакой норки, только едва-едва различает на снегу очень неглубокую, с неровными краями яму-корытце. Таких корытцев, снежных свеев много. Это был мгновенный, маленький вихрь — поэтому он и увидел лишь оседание искрящихся снежинок.

Не дает покоя мысль: он это уже видел где-то, но там не было снега, не снег тогда был… И вспоминает: в прошлом году он туристом ездил в Италию, в миланском Дуомо поет в воскресенье хор мальчиков, их удивительные голоса звучат так, что у него дрожит кожа, и он, подняв голову вверх, видит, как под куполом сверкают, переливаются из цвета в цвет как бы овеществленные частички чистоты. Странный явился ему тогда мираж, странная возникла сейчас ассоциация…

«Какая же прекрасная зима в нынешнем году!» — думает он на последнем спуске. Когда это было, чтобы снег и морозы держались несколько месяцев, когда это было, что солнечный день — явление обычное, само собой разумеющееся? Нет, поездка в «Борки» удалась, конечно, прокурил он на несколько сроков вперед комнату, хозяйка коттеджа Марья Егоровна безуспешно ему, так сказать, намекала: «Негатин — такая гадость». Но хлеб не зря тут ел. Он понял, что в эти дни почувствовал так сильно гармонию в своей душе, в окружающих людях, во всем мире, в природе. Хорошо, что приехали к нему жена и сын, особенно сын, который впервые увидел во всей красоте настоящую русскую зиму. Шанину кажется, что и он не видел, а если видел, то не обратил тогда внимания… А уж эта расстаралась…

Редкая была зима в том году, как золотая свадьба редкость. А свадьбы ведь бывают, читал он в каком-то болгарском журнале, — ситцевые, деревянные, цинковые, медные, жестяные, никелевые, стеклянные, фарфоровые, серебряные, жемчужные, полотняные, алюминиевые, рубиновые. Да каких только свадеб не бывает! Один его товарищ говорил, что совсем недавно побывал на одной — в северной деревне, и свадьба эта называлась совершенно неожиданно — свадьба с колбасой… Но и золотые — не предел, они вроде бы как для пожилого возраста, после них идут бриллиантовые, железные, благодатные и венец всему — коронная свадьба, ею отмечается семьдесят пять лет совместной жизни!

И теперь, вспоминая зимнюю сказку, россыпь бриллиантов на поле, хочется Шанину назвать эту зиму бриллиантовой. Бриллиантовой потому, что еще будут коронные зимы впереди у всех нас…

РЕКС

В школе для молодых пограничных собак Рекса поместили в большую клетку с выгулом, огороженным досками и густой сеткой из стальной проволоки. Здесь было скучно и тоскливо, совсем не так, как с матерью — овчаркой Пальмой, братьями и сестрами. В клетке матери было интересно и весело. Там они, неуклюжие и косолапые, затевали разные игры, нередко дело доходило до драки. Пальма, добродушно ворча, вмешивалась в возню, и забияки получали по загривку. Хватала не больно, для острастки.

Еще интереснее было на прогулках. Они резвились в высокой траве на лесной поляне. Там все было просторным и радостным — яркие цветы, веселое стрекотанье кузнечиков, а запахи… А гоняться друг за другом, мчаться наперегонки?! И пусть при этом путаются лапы в траве и получается не бег, а сплошное кувырканье, — пусть, так еще веселее.

Здесь ничего подобного не было. Рекс день за днем лежал в будке и тосковал по беззаботной щенячьей жизни. Раз в день выводят на прогулку. Но что это за прогулка! Заходит строгий, всегда чем-то недовольный солдат, надевает новый жесткий намордник и на коротком поводке выводит во двор школы. Несколько кругов по двору рядом с солдатом, который все время прикрикивает «к ноге!», — вот и все удовольствие.

Рядом, за досками, скулят и рычат такие же молодые собаки, как он. Ночью поднимают многоголосый вой, и Рексу становится жутко — сколько врагов! А во дворе они, увидев Рекса, злобно лают, рвутся к нему, и он тоже готов броситься на них, если бы не этот ненавистный намордник!

Он с каждым днем сильнее чувствовал свое одиночество и становился злее. Иногда тоска его сменялась яростью, у него вздымалась на спине шерсть, и он бросался на стальную сетку и грыз ее.

Конечно, он не понимал, что у них, будущих пограничных служебно-розыскных собак, развивали злобность.