Изотов отстегнул поводок и, прижав его к себе, прошептал:
— Ползи вперед! Ползи…
Рекс пополз. Изотов перебежал к другому дереву. Снова выстрел, пуля сорвала кору. Теперь было ясно, что нарушитель стрелял из-за поваленного дерева. Отвлекая его внимание, Изотов перебегал от дерева к дереву. А Рекс, слыша выстрелы, полз, прижимаясь к земле, между кустиками травы, под упавшими ветками, не смея поднять голову и кинуться на врага. Трудно было сдерживать ярость и желание рвануться вперед, в несколько прыжков оказаться у тога дерева.
— Фасс! — наконец донеслась команда, и знакомо загремел автомат Изотова.
Изогнувшись, Рекс бросился на врага, сбил его с ног и вцепился в руку с пистолетом. Враг взвыл от боли, но другой рукой сдавил горло Рексу. Тут на помощь подоспел Изотов, а за ним и другие пограничники.
— Молодчина, Рекс! Молодчина! — ласково потрепал Изотов загривок.
Несколько дней спустя Изотов явился к Рексу в парадной форме, принес много мяса и сахара. С ним был незнакомый солдат. Не Изотов, а этот солдат давал Рексу угощение. Рекс рычал, но Изотов уговаривал:
— Возьми, Рекс, возьми…
Приходилось слушаться. Он брал лакомства не потому, что любил вкусное. Так велел друг. Однако и мясо, и сахар, взяв в зубы, откладывал в сторону.
— Ешь! — тон у Изотова становился требовательным.
Рекс отвел морду в сторону: нет, он не может есть из чужих рук.
— Мне дали отпуск, — растолковывал Изотов. — Я еду домой. У тебя никакого дома нет. Ты здесь живешь, здесь твой дом, и отпуск тебе, к сожалению, не положен. Пока меня не будет, за тобой смотреть поручено этому товарищу. Это свой, Рекс, свой. Дай ему лапу, обещай слушаться.
Рекс обиженно опустил глаза и дал лапу. Потом он взял кусочек сахару и, хрустнув зубами, проглотил. Взял он и мясо.
— Молодец, Рекс! Дай мне на прощанье лапу. Вот так. Я скоро вернусь…
Вечером вместо Изотова пищу принес новый знакомый. Рекс зарычал на него, — видимо, посчитал его виноватым в том, что Изотов, обидевшись, не пришел. Изотов не появился и на следующий день, а Рекс бросался на солдата, кусал стальную проволоку и не притрагивался к пище.
За несколько дней он ослаб, его шатало, но по-прежнему он вскакивал и не допускал солдата в клетку. Потом он лежал, а пища так вкусно пахла, что у него бежали слюнки и подводило живот. Он решил не притрагиваться к ней — пусть он лучше умрет, но без разрешения Изотова не посмеет даже украдкой лизнуть мясо. Забившись в будку, подальше от пищи, он тихонько скулил.
Пришло время, когда вылезти из будки не хватало сил. Тогда солдат осмелел, вошел в клетку. Ярость придала Рексу силы — он бросился на него. Но что это был за бросок — солдат успел выбежать и захлопнуть за собой дверь.
Рекс дождался возвращения Изотова. Он лизал ему руки, щеки, радостно скуля и почти валясь от усталости и бессилия. Лакая молоко, он поглядывал — не намеревается ли Изотов снова уйти. Может, все это ему снится? Нет, Изотов сидел на корточках рядом, расчесывал свалявшуюся шерсть и говорил:
— Не дал догулять отпуск, дурачина. А он мне так был нужен. Как тебе это объяснить… Для тебя я самый близкий друг, а у меня есть дорогие мне люди. Только у людей это сложнее, тебе трудно понять…
После возвращения друга у Рекса самые счастливые были часы службы. Изотов был с ним, и он не тревожился. А ночью, в клетке, ему вдруг начинало казаться, что Изотов снова куда-то уехал. Он выл, рвал зубами проволоку. Изотова будили, он приходил в накинутой на плечи шинели, успокаивал:
— Я здесь. Спи, Рекс.
Изотов с собой привез какие-то новые запахи. Они, видимо, принадлежали его дому. Постепенно они выветривались, и только один был устойчивым и даже становился сильнее в те дни, когда на заставу приходили письма. Они пахли человеческим жильем, в котором никогда не бывал Рекс. Предчувствие разлуки мучило его.
Рекс не ошибся. Как-то Изотов привел с собой совсем молодого пограничника, приказал брать у него пищу и слушаться. Рекс делал все, что требовал новый проводник, боясь своим упрямством обидеть Изотова. А по ночам выл особенно тоскливо.
— Я здесь, — появлялся неожиданно Изотов возле клетки.
Иногда он не приходил. Тогда Рекс до утра метался в клетке и успокаивался лишь тогда, когда убеждался, что Изотов на заставе.
Однажды Изотов пришел в парадной форме со всеми своими наградами на груди. Он ничего не говорил, стоял и с грустью смотрел на него.
— Прощай, Рекс, — сказал он тихо. — Я совсем уезжаю домой. А ты будешь еще много лет охранять границу. Такова у тебя, дружище, служба. И все-таки мы неплохо вместе служили. Служи так и дальше… Дай лапу. Прощай…
Он обнял Рекса, а тот, мучаясь тем же недобрым предчувствием, жалобно скулил.
Несколько суток выл, метался по клетке. Он неохотно ел то, что приносил новый проводник, а затем совсем отказался от еды, затосковал. Как и раньше, отворачивался от пищи. Теперь он питал к ней отвращение. Он ничего не мог есть.
Новый проводник надел ему намордник, который хранил запах рук Изотова. Приказал встать, но Рекс не подчинился.
— Встать! — крикнул проводник и резко дернул поводок.