Кицунэ

Аля с интересом наблюдала за быстрыми, отточенными движениями спасителя и удивлялась его заботе. Она с детства привыкла заботиться о себе сама, а тут неизвестный бородатый представитель мужского пола пытается помочь, не требуя ничего взамен. Или это он пока не требует?

– Ветер поднимается, надо спешить,– отчеканил Гвин.

Молодая женщина не смогла больше терпеть и спросила то, что вертелось в голове с той минуты, как она очнулась.

– Гвин, где мы находимся? Я была на кладбище. Дело там было. Потом началась такая дребедень. Синий пожар, кресты горят.

Мужчина исподлобья взглянул на живую представительницу человечества.

– И города N нигде не видно, – продолжила она, поворачивая голову то вправо, то влево.

– Значит, ты сама не знаешь, как сюда попала?

– Нет. А ты знаешь?

– Знаю. Нечего прогуливаться в местах захоронения по вечерам. Тебя этому не учили? Страшными историями не пугали? Зомби там всякие, призраки?

– После квартиры Седого, кладбище – спокойное и безопасное место, – буркнула она.

– Какого Седого?

– Не важно, – Аля начала раздражаться. Путник, определенно, знал, где они и никак не прокалывался.

– Рюмашку водочки бы, стало бы спокойней. Эй, чувак, у тебя выпить есть?

Аля уселась поудобней на снегу и вызывающе посмотрела на двухметрового «чувака». Через секунду она пожалела  о том, что  сказала. Гвин поднял ее за шкирку, словно весом она была не тяжелее кошки, и подтолкнул в направлении темных, каменных исполинов.

– Пошла. Еще раз скажешь об этом яде, закопаю в снег. Я тебя в живых оставил, будь благодарна  за это, женщина с Земли.

– С Земли? Что? А мы-то где?– Аля забыла о водке и своей зависимости. Страх остаться в снежном плену тоже отступил.

– Олимп.

– Гора?

– Планета. Пошли. У меня дела.

5.

Девушка очнулась ото сна, сидя на стуле. Голова ее упиралась в кувшин на столе, а к щеке прилипли крошки от хлеба.

Он поднялась и, держась за стену, прошла в полупустую комнату. Пожелтевшие обои кое-где были оторваны и висели ненужными, мертвыми кусками, которые цеплялись за ноги и молили обратить на них внимание. Убогая мебель: черный комод, диван и два стула стояли в зале в хаотичном порядке. На одном из стульев сидел Седой.

Мужчина в потрепанной линялой майке посмотрел на собеседника.

– Нет, ты представляешь? И это она мне говорит такое, – продолжил он диалог с обросшим другом, лежащем на диване.

– А ты че ей ответил, Седой? – задал свой вопрос бородатый.

– Да ниче. Вломил ей по роже и все. Чтоб не рыпалась. Собралась она к маме, крыса. Бросить решила. Пусть попробует! Муж я или кто? Пусть уважает и радуется, что не одна, жирная дрянь.

Мужчины заржали грубыми, прокуренными голосами. Диван застонал, словно человек на смертном одре.

Аля почувствовала, что ее сейчас вырвет, но сдержала позывы.

– Да, какой ты муж? Не смеши людей. У тебя от мужика только штаны остались, – съязвила полупьяная девушка.

Седой медленно повернул голову и ухмыльнулся. Он поднял граненый стакан с пола. В посудине весело плескалась прозрачная жидкость.

– На, опохмелись, революционерка.

Вонь стояла неимоверная, пить совсем не хотелось. Но Аля понимала, без этой дозы она сегодняшний день не переживет. Похмелье стало рождаться внутри ослабшего тела, руки потрясывало. Женщина несколькими большими глотками осушила стакан и зажмурилась. Вкус самодельного напитка не особо отличался от запаха. Горло обожгло.

Вот уже год, как она бросила университет. Точнее ее выгнали с позором, когда она в очередной раз пришла на пары после ночи кутежа в баре с друзьями-собутыльниками. Отчим не стал вмешиваться, поставив большую и жирную точку в их отношениях.

Денег родители ей не давали, домой не приглашали. Аля стала ошибкой, лишним паззлом в гармоничной семейной картине известного, талантливого архитектора.

После того случая Виктор Николаевич лишь раз посетил Лисенка. И был он один. Отчим долго, с пристрастием допрашивал молодую особу, в чем причина ее несносного поведения, пытался наставить на путь истинный и дать достойный, мудрый совет. С собой он принес бутылку высококлассного коньяка и еще более дорогие сигареты. А после выпитого показал на своем примере, как будут обращаться с ней мужчины, если она не прекратит поддаваться страстям и грешить направо и налево.

Больше Аля его не видела.

За эти двенадцать месяцев она из аппетитной, длинноногой красавицы превратилась в обтянутый кожей скелет с пожелтевшим, вечно опухшим лицом. Макияж стал более ярким и кричащим, а взгляд потух окончательно.

«Вот так-то лучше. Теперь можно жить», – подумала женщина и отдала стакан Седому.

– А вот теперь, мелкая, я тебе покажу, мужик я или нет, – на лице тридцатилетнего, но уже седого человека расплылась злорадная ухмылка.

Он подскочил, поймал пытающуюся сбежать Алю за волосы и с силой швырнул об стену. Брызги окрасили бледные цветки обоев в алый, из носа побежали струйки крови и начали заливать липкий линолеум.

6.