Киж

– Ну и что здесь особенного? – парировал майор. – Тоже мне – недотрога. Такая сама изнасилует целый батальон морской пехоты и еще добавки потребует.

Реечный ключ так неожиданно вонзился в прорезь замка, что узники вздрогнули. В дверном проеме стоял капитан Свербицкий.

– Кто просился в туалет? – зловеще спросил партизан. – Еще раз спрашиваю: кто просился в туалет у прапорщика Игрицкой?

– Я, – спохватился Бедин, из-за избытка впечатлений совсем забывший о своем уговоре с актрисой.

Свербицкий, прислонив к стене пулемет, достал из встроенного шкапчика рулон туалетной бумаги, мыло и свежее вафельное полотенце.

Бедин удивленно присвистнул.

– И вы еще будете писать, что в Российской армии плохо обращаются с военнопленными? – укоризненно заметил капитан.

– Что вы, это просто концлагерь курортного типа, – галантно возразил обозреватель, отматывая себе метра три узкой розовой промокашки. – Надеюсь, расстреливать нас будут с не меньшими удобствами.

Военный насупился.

– Между прочим, сам я не пользовался мылом уже около месяца, с тех пор как был захвачен первый военнопленный. Так что ирония с вашей стороны неуместна.

Он набрал шифр замка и открыл дверь туалета.

– Сколько времени вам понадобится на отправление естественных потребно-стей и личную гигиену? – осведомился капитан, пропуская пленного в комнатку.

– Чем больше, тем лучше, скажем, не менее двадцати пяти минут, – обнаглел Бедин. – Долголетняя творческая работа развила во мне плачевную склонность к запорам.

– Странно, – пробормотал военный, не нашедший в заявлении обозревателя никакого подвоха. – У нас в действующей армии чаще возникает проблема как раз противоположного свойства. Я вернусь за вами ровно в десять часов пятьдесят две минуты. Желаю успеха.

Дверь с тоненьким скрипом затворилась, и военный закрыл шифрозамок. Бедин остался наедине со своим пищеварением, держа в одной руке розовый слиток ароматного мыла, в другой – длинную ленту бумаги. Полотенце было наброшено на шею.

“Жаль, что я так и не стал поэтом, – тихо подумал он. – Сейчас я имел бы возможность написать кровью на туалетной бумаге свою лебединую песню, как поэт перед расстрелом”. Его желудок, давно не принимавший пищи, мгновенно всосал скудный тюремный рацион вплоть до последней молекулы и при всем желании не мог выдавить даже легкого печального вздоха. Теперь он испытывал еще большие муки голода, чем перед трапезой.

Вдруг по какому-то необъяснимому напряжению в макушке Бедин понял, что на него кто-то смотрит сверху. Он поднял голову и встретился глазами с Глафирой, выглядывающей из-за перегородки.

Женщина стояла на унитазе соседнего, женского отделения, лицо ее мило раскраснелось от неудобства, и пряди волос свисали из-под снайперской косынки почти до самой головы Феликса. Актриса лукаво улыбалась.

– Вы, здесь? – Сердце обозревателя радостно прыгнуло.

– Да, да, кто же еще. Несчастный капитан до того щепетилен, что не заглядывает в женскую кабинку, даже когда здесь никого нет. Он как ребенок, и я помыкаю им без всякого труда.

“Какая она красивая вот так, с унитаза,” – подумал Бедин о

Глафире. К этому бесстыжему типу женщин его только и влекло.

– Я вам не помешала? Вы так задумались, что жалко было отвлечь, – сказала Глафира и сдула прядь русых волос с алого рта.

– Нисколько. Милости прошу. – Бедин галантно поднялся с унитаза и одернул брюки.

– Я мигом.

Актриса перебежала в кабинку Бедина, заперла ее изнутри и тут же, не дав обозревателю опомниться, запечатала его рот крепким, мокрым, жарким поцелуем.

– Какая ты! – успел пробормотать Феликс в момент передышки, едва удерживаясь на ногах от головокружения.

– Ни слова! Времени у нас в обрез! Свербицкий не догадывается, что я на вашей стороне, но при малейшем подозрении он способен расстрелять даже меня. Этот человек наивен, как ребенок, но в то же время страшен, когда дело касается его идеалов. Несколько дней назад, говорят, он расстрелял целую компанию грибников, заподозренных в шпионаже. Среди них была тринадцатилетняя девочка.

Широко раскрыв глаза и кривя от неудобства румяное личико, едва тронутое морщинками возле глаз, Глафира торопливо расшнуровывала свои высокие армейские ботинки, не мешая Бедину тискать твердые спортивные ноги, компактную попу и выпуклый бугорок лона, пышущий печным жаром.

– Так, значит, это ты нас звала? – спросил Феликс сквозь звон и головокружение.

– Конечно! Я хотела предупредить вас об опасности, встретив где-нибудь в кустах, но этот бдительный дьявол вырос как из-под земли и зажал мне рот. Нелегко мне было его убедить в том, что я пытаюсь заманить вас в ловушку и захватить в плен.

– Но как тебе удалось найти общий язык с этим чудовищем? Говорят, его невозможно ни уговорить, ни подкупить, ни запугать!