Читаем Киж полностью

С быстротой электричества искра злобы пронзила всех одновременно, и тот (или та), который в другой раз, индивидуально, затащил бы симпатичного корреспондента в гости, закормил бы его и утомил чрезмерным вниманием, а к Василию Андреевичу и близко не посмел бы подойти, теперь злобно кривил рот, сжимал кулаки и брызгливо выкрикивал подлые слова:

- Поотожрались тут на иномарках!

- Продали Россию жидам!

- А энтот, очкастый, из парижей приехал глумиться и обратно уедет мильены считать!

- И деревню-то подкопали, чтобы нам всем провалиться!

- А после фабрику американскую построить со стриптизами!

- Берии на них нету!

Мальчик-милиционер, который давно понял опасность положения и скрылся за углом разрушенного дома, выглядывал оттуда (без кепи), делал большие глаза Филину и усиленно жестикулировал в том смысле, что пришло самое время бочком продвигаться к огороду, а затем крупными скачками - прочь из буйной деревни. Ему-то (а не Глебу или Андреичу) и достался первый удар земляным комом по лбу. После этого гулкого первого удара мальчик в своей кожанке и галифе тут же упал ничком и замер на бетонном подворье, а вокруг установилась тишина осмысления, как будто толпа мгновенно отрезвела или, напротив, настроилась на беспредельное преступление.

- Ребенка-то за что...- попытался урезонить революционеров Филин, но в этот момент в него одновременно попало сразу три метательных снаряда: в колено, правый бок и бровь, голова загудела, и по левой стороне лица обильно потекла горячая жидкость.

Сквозь шум в голове, застивший зрение, Филин с удивлением увидел, как половинкой кирпича в него старательно целится его недавний коллега по интеллигентности - веселый полуголый Василисин брат, старик в студенческой куртке металлическим наконечником знамени пытается попасть в глаза Василию Андреевичу, который загораживается от тычков толстой кожаной папкой, а милиционер, обернувшийся вдруг прытким зайцем, перемахнул через забор и был таков.

"Теперь меня будут убивать", - подумал Филин со спокойствием, близким к удовлетворению, как вдруг над гвалтом побоища раздался архангельский глас Бедина:

- Газы!!!

* * *

Словно из-под земли, посреди осажденного Василисиного двора явился Феликс Бедин с голубым, немного заржавленным и облупленным газовым баллоном, вентиль которого, точно ствол смертельного оружия, он направлял то на одного чрезмерно прыткого демонстранта, то на другого.

- Газами, значит, рабочий класс! - мстительно прогудел древний студент с малиновым переходящим знаменем. - Супротив своих!

Феликс так и взвился, одним махом оказавшись нос к носу с безволосым Иоанном: большой, висячий, бананово-пористый руль Бедина вплотную с крючковатым, стервячьим клювом переходящего знаменосца.

- Объясняю для бестолковых! - Сквозь очки Феликс выпустил в ясные старческие глаза целые мегатонны презрения своими огромными антрацитовыми глазищами. - Во временном комитете борьбы за чрезвычайные ситуации, вон

там... - Он ткнул пальцем в облачное небо, - в данный момент ведется бесплатная раздача газа в счет будущей гуманитарной задолженности по линии ЮНЕСКО. Пока подогнали тридцать шесть американских трейлеров из Витебска, доверху набитых стопроцентным американским зарин-заманом, - для деревень, особо пострадавших во время подземных коллизий. Вы же сами говорили, что американцы якобы хотят отгрохать на месте вашей деревни фабрику? И правильно: ГАЗОВУЮ фабрику! Так неужели ж вы думаете, что рассудительные американцы повезут за тридевять земель из Оклахомы своих капризных негров, когда здесь и так навалом почти дармового старья? Да вы хоть знаете, сколько зарабатывает в час самый бестолковый ленивый негр на обыкновенной американской газовой фабрике?

- К примеру? - с замиранием спросил трезвеющий брат Василисы.

- А к примеру, в пять раз больше, чем ваш Василий Андреич. - Феликс довольно нахально указал вентилем газового баллона на представительного начальника деревни, который пытался платком отереть загаженную броском навоза щеку и не очень-то улавливал происходящее. - И за такие-то копейки мы, белые люди, чуть не в ногах должны перед ними валяться. Разве ж это дело?

- Когда был Сталин, было все наоборот. - Знаменосец впал в приятную задумчивость. - ОНИ перед нами в ногах валялись, а мы еще подумывали, пойти на поблажку ай нет.

Предчувствуя, что эта ностальгическая нота может повлечь за собою цепь экономических воспоминаний и сравнений в пользу минувшего, после чего неизбежны очередной, окончательный взрыв социального возмущения и расправа, Феликс с боксерской быстротой соображения и решительностью нанес по шатким умам поселян мощный упреждающий удар:

- Так что, пока вы здесь навозом побиваете представителей гуманитарных профессий, там... - Он указал все в ту же высь над бликующей лысиной Иоанна Малиновознаменца. - ... там збруевские и из других волостей уже по второму разу занимают очередь, хотя положено по одному пропану в руки. А они видят, никто не идет, и дают по два, по три, по шесть баллонов, а чё? Они думают, раз никто не пришел, значит, никому уже не нужно, у всех уже есть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее