Киж

- Актриса Глафира Игрицкая, к вашим услугам!

- Браво! - Не сговариваясь, семь военнопленных и капитан Свербицкий разразились аплодисментами.

- К сожалению, в таких условиях мы с Николаем не в состоянии держать прислугу, - продолжала Глафира. - Поэтому прислуживать сегодня буду я сама.

- Вы, в таком виде? - Бедин вскочил с места, в порыве своего благородства готовый даже на роль лакея, но его опередила лейтенант Соколова.

Едва прикрытая золотистой соломкой, эта легконогая нимфа выпорхнула из-за стола и обняла бывшую подругу за талию.

- Нет уж, дорогая, позволь сегодня это делать мне. В ночных клубах гостям иногда прислуживают полуобнаженные девушки.

- Тогда, может быть, ты не откажешься станцевать для нас, как в ночном клубе?

- Может быть!

Красавицы рассмеялись и поцеловались в губы, прекрасно понимая, какое волнующее зрелище представляют сейчас для мужчин: голая гибкая дикарка и изысканная светская красавица с обнаженной грудью.

- Что ж, в таком случае, позвольте представиться, - как было условлено, взял слово Бедин. - Робин Гуд из Шервудского леса, Великобритания. Благородный разбойник, меткий стрелок, защитник всех обездоленных.

- Вы действительно метко стреляете? - Глафира лукаво посмотрела на обозревателя поверх веера и мило покраснела.

- Три поросенка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и этот, как его...

- Наф-Наф, - хрипловато напомнил худой археолог, борода которого топорщилась из-под раскрашенной розовой маски, а очки были надеты прямо на рыло, при этом он привстал из-за стола и повалил рукавом фужер с фруктовым напитком.

- Я злой и страшный серый... - завел было наряженный волком майор Плещеев, буквально лопающийся от избытка артистизма, но Бедин остановил его повелительным жестом.

- Все-таки по порядку. Я попрошу вас, капитан Мясищев.

Костлявый, сутулый капитан, весь костюм которого состоял из очков и просторных несвежих алых трусов в зеленый горох, поднялся, сипло откашлялся в кулак и низким голосом, не поднимая глаз, промямлил.

- Мы с моей гражданской невестой лейтенантом Соколовой представляем, собственно, Адама и Еву, изгнанных из рая, так что, собственно, я Адам.

- Разве костюм Адама состоял из трусов? - провокационно заметила Глафира и опустила глаза.

- Вы, безусловно, правы. - Иванов-Мясищев наклонился так низко, словно пытался обнюхать стол. - Но если позволите, я останусь без трусов позднее, при исполнении эротической миниатюры. Во время этого пластического номера моя невеста также сбросит с себя остатки одежды.

- Ну, как прикажете. И наконец... - Бедин перевел взгляд на капитана Свербицкого, который во главе стола разбирал принесенные Глафирой бумаги.

- Как вы уже, наверное, догадались, я представляю образ моего любимого литературного персонажа, героя, который оказал решающее влияние на всю мою жизнь и выбор профессии военного, - объявил Свербицкий. - Конечно же, я имею в виду князя Андрея Болконского.

После слов этого благородного человека, представляющего личность еще более благородную, гости еще раз захлопали в ладоши. И тут на помощь партизану пришла Глафира Николаевна.

- Сейчас, уважаемые гости, я предлагаю отведать нашего скромного угощения, приготовленного не без труда. Просим, вы уж не обессудьте, сделать поправку на военное время. А затем уважаемый капитан Свербицкий, то бишь князь Болконский, прочитает нам отрывок из своей поэмы...

- Из своей повести, - поправил капитан. - Я прочитаю вам отрывок из своей автобиографической повести, которая служит как бы логическим продолжением незаконченных "Записок русского партизана" Евграфа Тимофеевича Долотова. Только действие, как вы сами понимаете, перенесено из 1812 года в современную эпоху. Главный герой повести - честный русский офицер, в одиночку бросающий вызов кровожадному врагу, захватившему его любимое отечество.

- А затем мы устроим для вас небольшой концерт русского романса, сказала Глафира.

- Глафира Николаевна великолепно поет и играет на фортепьяно, подтвердил капитан.

Проходя мимо Феликса, актриса незаметно шлепнула его веером по плечу.

* * *

Лейтенант Соколова, привыкшая в бесконечных разъездах прислуживать коллегам по разведке, с ловкостью настоящей официантки подала на стол мясо забитого сторожевого поросенка с овощами и наполнила бокалы замечательным крымским вином из запасов сгинувшего генерала Гоплинова. Изголодавшиеся узники набросились на еду, а капитан Свербицкий пригубил из своего бокала, разложил перед собою листки рукописи и обратился к гостям:

- Прошу не судить меня слишком строго. Это мое первое прозаическое произведение, к тому же рукопись еще сырая, создавалась в перерывах между боями и требует значительной отделки. Как говаривал Хемингуэй, писал я это под бомбежкой, и, если вещь получилась плохая, виноваты фашисты.

Свербицкий застенчиво усмехнулся в перчатку, а сомлевший Петров-Плещеев развязно хлопнул несколько раз в ладоши.