Клад

Сам при этом сидит и на битву не пырхнется. Остальные по кругу стоят и глазеют. Вижу я, что придется хабальников мне разнимать. Токмо в гущу полез, от Флорина кулак залетел, аж мозгу подорвало. Ну, я лапой, начальник, и дернулся, рефактурно в хлебало ему угодил. Тверезость меня об него погубила. Говорю же: пять рюмок! Был бы пьян, обождал бы, покась подустанут, потом раскидал бы всех на хрен в кусты. До всамделишной злобы, Людмилчо, мне было неблизко. От добра моего та беда и спроворилась. Да ты ж меня знаешь! Поскребешь под рубахой – там робость и дряблости сердца. Коль ненароком букашку обижу, так сам же ее зарыдаю… Да и двинул всего-то разок. Или два. Больше бы врезал – навсмятку б убил… Отчего пострадавший лежит в ренимации? Дак ведь слаб организьмом, к тому же прибитый кишкой. Детелинчо сюда же сплюсуй. Ну и тех, кто за нами мальца докарал. Всех этих Фытю, Василов, Кеворков, Спасьянов, Рахимов с Мюмюнами, дополни сюда же Станоева Шмулю, ветеринара… Тенчо Оторва? Дружбана оставлю сидеть в стороне. Он Флорина и пальцем не тронул. А ежели б тронул, так я бы едва ли заметил. А вот, например, поп Евтим – тот себя приложил. Полагаю, задел говновоза из християнских благих побуждений – во спасение соземца, сиречь Детелина Заимова… Можно и так расценить, что держали мы в круг от врага оборону. Перестарались немного усердием, да!..

То, что воткнул зуботычину, я про себя сожалею. Хотя и не шибко, понеже повстанец на нашу мечту покусился. Ты сам посуди, старшина: коли нету нам клада, осталось под нами одно лишь повально дерьмо. Как-то это халтурно, Людмилчо, невежливо. Кто ж в здоровом уме на подобный удел даст согласие! Оттого и сомкнулись судьбу защищать всей корчмой. А иначе как жить – без мечты и целебной, доверчивой зависти?.. Вот и я же про то! Невозможная сила – надежда на ро́дную землю. Всяк болгарин с нее начинается, ею кормит себя и в нее же уходит закрыться на лучшие вечности. Так что свое схлопотал говновоз неспроста…

Правда? Что ж то за правда, по которой и жить неприкаянно? На хрена нам такая навозная правда! Неееет, Людмилчо, нам правда другая нужна: чтобы лелеять ее и не очень казниться стыдами… Ничего, коли ей для приятного вкусу потребно от лжи подсластиться. По-другому пригодное блюдо не сваришь, как бывший кухарь говорю. А иначе потравишься горькими правдами. От них у народа всегда несварение кишок и расстройства отсталых сознаниев…

Где запропался наш кмет Воденичев? А вместе с шофером Стояновым промывали в кофейне свои репутации. Как прибыли в Пловдив, дрожать о кальерах своих озаботились. Кофеем взялись сбивать опрометчивость выпитых градусов. Подскочили на этих пижонствах давления и потеряли надежду себя предъявить благонравно начальникам. С горя, понятное дело, в дрова назюзюкались. А привез их, увядших в последнюю рыхлость, Стоянова зять, Калоян. Только к вечеру нам оно было до лампочки: позастыл наш навоз. Все равно что бетон, прямо вылитый в тверди бульвар. Тут Флорин не соврал: уникальны отходы у нас и ядрены составами. Да и как по-другому, когда мы нутром на прогиб неподатливы. Все как один сухари, комковаты природным характером.

Взять того же меня: не смотри, что двухтысячный год на дворе. Мне в апреле уже три весны, как шагнул я летами за восемьдесят, а могу срефактурить любого. Оттого что корнями я врос в Дюстабан, а прочней и настильнее места нигде ты земли не нароешь.

Как-то так, старшина. Вот такой мой тебе капитальный урок с географией. Засим отзывай все поклепные вдрызг обвинения и оформляй протоколом мне правильный выход. Устал я щипать на себе наносну́ю вину. Запирай от греха писанину и по-свойски айда ко мне в гости – кушать снеди, курить в потолки и упрочивать дружбы под песни густые, хандрящие. В них-то самая правда и есть. В них мы все для себя наилучшие. Особливо когда под винишко из собственных спудных запасов… Богоугодное дело, ага!..

Пловдив, 30 декабря 2017