Клад

Меруерт умела думать, она была необыкновенно умна и проницательна, когда хотела этого. После бурных объяснений могла утром появиться перед ним свежей и улыбчивой как ни в чем не бывало, принести к столу приготовленный завтрак, поцеловать в висок и пожелать приятного аппетита. Природа наделила ее талантом прощения обид и отходчивости. О, как ценил он свою супругу за умение забыть плохое, выбросить из памяти наносное, случайное! «Разве есть на свете люди без характера? — рассуждал Казыбек. — У каждого из нас свои причуды».

Однако на сей раз Меруерт, видимо, не преодолела слабости. Она, оказывается, и не собиралась отступать. Утром появилась в гостиной с каким-то листком в руке. С непроницаемым выражением лица, неуверенной походкой приблизилась к мужу, сидевшему на диване, сунула ему в руки исписанный листок.

Это было письмо от сына. Казыбек сразу узнал торопливый, по-юношески округлый почерк Назкена. Защемило сердце, с дрожью в руке отец читал, вернее, прочел лишь начало, обращенное к матери:

«Мама!»

«Почему он обращается лишь к матери? — с обидой подумал Казыбек. — Я умер для него, что ли? Может, я и впрямь бессердечен и жесток, а дети это уже поняли?»

«Мы все здоровы, — бежали дальше строчки. — Живем неплохо, если по-нашему сказать, только на пять. Не поверишь мне, поставь рядом с моей пятеркой малюсенький минус, но только едва заметный… А еще лучше было бы, если бы вы с папой вдруг приехали. Что и говорить, без вас жизнь не столь интересна. Иногда такая лень нападет, не хочется за учебники браться. Не знаю, что со мною творится. Сестренки тоже скучают. Как-то с подружками пошли за мороженым. Чего-то там не поделили и разругались. Возможно, потому, что одна из девчонок выкрикнула: «А у вас нет ни папы, ни мамы!» А наши отвечают: «Врете, есть!» А те хором, будто сговорились: «Нету, нету! Они вас бросили!» Заплаканные, пришли домой. К бабушке пристают, хныкают: «Если папа и мама у нас есть, почему они не пришли в день прощания с садиком?»

Дочитав письмо до середины, Казыбек взглянул на конверт. Штемпель показывал дату месячной давности. Значит, Меруерт получила письмо и не показала ему, оберегая от расстройства? Она носила в себе неважные вести из дому в одиночку, и все это в конце концов взорвало ее изнутри, обернулось неприятными объяснениями. «Славная ты моя! — думал Казыбек о жене. — Твое сердце разрывается на части между мною и детьми. Но разве ты не знаешь: едва перенесешься к дочерям и сыну, успокоишь материнское сердце, тотчас начнешь думать обо мне. Потянутся мысли вдаль, тягостные, словно бессонная ночь… А как быть? Какое из двух зол для тебя все же лучше?»

За завтраком Казыбек был необыкновенно весел, то и дело подшучивал над супругой. Выпив чай, заговорил с той же откровенностью:

— Я думаю, ты, Меруерт, права в своем желании быть с детьми. Если не передумала, сегодня же обращусь в посольство.

Меруерт оцепенела от его неожиданных слов. Она лишь вымученно улыбнулась и произнесла одно слово:

— Правда?

Увидела по лицу мужа, что говорит он серьезно. Объявив о своем решении, тут же сник, загрустил, как при расставании. Женщина кинулась в спальню и дала волю слезам.

Плакала громко, безутешно, навзрыд, переживая близкую разлуку с мужем. Казыбек понял: в ту ночь для него родилась какая-то другая Меруерт. Забудет ли скандал? Простит? Возвратится к нему после свидания с детьми? На эти вопросы может ответить лишь время…

На следующий день после нелегкой беседы с послом Казыбек позвонил в «Сонарем» и заявил о своем согласии продлить контракт, однако лишь на год.

4

Елемеса Кунтуарова не оказалось в кабинете, когда принесли телеграмму от Казыбека. Близился конец рабочего дня. Секретарша Каншайым поглядывала на часики. Ей надо было сегодня поскорее уйти со службы. Однако без разрешения начальника покинуть рабочее место не отважилась. Девушка нервничала, прислушивалась к шагам в коридоре.