Клад адмирала

С Бражниковым все объяснимо. Слышал в кругу семьи о золоте, спрятанном около лесного дома в Вереевском бору. Под этот дом подкоп делали в поисках сокровищ. Любого на его месте любопытство в конце концов разобрало бы: есть ли в самом деле золото? Тут еще находки у Градо‑Пихтовского храма и в пещере Ботьино. Вот и решил обнародовать свою тайну. Вдруг да возьмутся за поиски, экспедиция приедет. Но если захотел обратить внимание на дедов дом, подогреть интерес истинных кладоискателей, должен был перво‑наперво хотя бы справиться, когда Степан Тютрюмов завладел золотом. И уж тогда бы не с временем роста молодой колбы увязывал появление на лесокордоне начальника уездного чоновского отряда, а с первыми желтыми листьями, с выстрелами на рыбацком становище Сопочная Карга в секретаря укома партии Прожогина и в старшего лейтенанта Взорова из личного конвоя адмирала Колчака… Интересно: тот, кто дважды принимался в поисках золота копать на лесокордоне возле дома Силантия Бражникова, от самих Бражниковых слышал, что клад зарыт и искать нужно его именно в Вереевском бору? Или какими‑то другими сведениями пользуется? Вряд ли, услышав бражниковский рассказ, хоть пальцем кто‑то шевельнул бы. Если не сотни, так уж десятки убедительнейших версий, где именно спрятано колчаковское золото, существуют. Что‑то где‑то еще о Вереевском боре, о лесокордоне должно было прозвучать, прежде чем решили копать там. Найти бы того рыжего парня, которого застал Иван Бражников у доставшегося по наследству дедова дома… Хотя – пустая трата времени. Парень о кладе просто‑напросто отказался бы разговаривать. И только…

Нарушая ход мыслей, донеслась из комнаты Сергея и Полины телефонная трель. Минуты две слышался отрывистый, с властными нотками голос Сергея. После звонка и разговора Сергей щелкнул выключателем на кухне, громыхнул чайником, набирая в него воду.

Зимин поднялся с постели, натянул спортивные брюки и рубашку и прошел в кухню. Сергей брился, стоя около небольшого, подвешенного на стене овального зеркальца.

– Чего не спишь? Пятый час всего, – спросил у Зимина, обернувшись на скрип двери.

– Разница во времени с Москвой.

– Понятно. Еще полночь там.

– Что‑то случилось?

– По мелочи. Дом одной бабенки подожгли. Наркотиками промышляет.

– Надолго ты?

– Да нет. Там уже известно, кто поджег.

– Быстро нашли.

– Наших заслуг – ноль. Мать одного акселерата‑потребителя отомстила. Подпустила петуха – и сейчас стоит, на огонь смотрит.

– Круто.

– Не круче, чем сына потерять.

Сергей, разговаривая, сполоснул водой лицо после бритья, утерся полотенцем, плеснул из чайника в чашку немного кипятка.

– Наша поездка не отменяется?

– С какой стати. Иди спи, я быстренько съезжу. – Сергей размешал в чашке кофе, сделал несколько торопливых глотков. – Вернусь – и мы в Вереевский бор…

– Здесь раньше озеро было. Большущее, вдоль насыпи тянулось километра на полтора и в ширину метров до ста местами, – рассказывал Бражников, когда они втроем в линялых рассветных сумерках шагали через сухое болото по устроенному Бражниковым на натоптанной тропе деревянному настилу шириной в три кромленные топором плахи, брошенные на отслужившие свой век шпалы, от насыпи железной дороги до маячившего впереди ельника. – Дед говорил, когда в деревню, в Витебку, нужно было попасть, на лодке или на плоту переправлялся через озеро. А теперь и следа от озера не осталось…

Из слов Бражникова ясно было: расстилающийся окрест увитый сивой сухой травой кочкарник, тропа с выстроенным на ней тротуаром, тянущаяся в этом кочкарнике, – дно плескавшегося здесь некогда, а ныне сгинувшего озера.

– Помнишь, вчера говорил, что Тютрюмов весной приезжал на кордон? – сказал Бражников, обернувшись к Зимину.

– Помню.

– Точно весной было. Вы уехали, а я поглядел дедовы бумаги. Он, когда документы на пенсию оформлял, во всех местах, где работал, подтверждения запрашивал. Так вот, в Бийское депо он с двадцать восьмого мая двадцатого года работал. Значит, весной, в начале или в середине мая приезжал Тютрюмов. Нет ошибки.

– Нет ошибки, – обескураженно машинально повторил за Бражниковым Зимин.

В следующую секунду Бражников сказал нечто даже очень обнадеживающее для Зимина:

– А золото, какое Тютрюмов спрятал здесь, у нас, в Веревском бору, могло быть взято у купца Архангельского. Слышал о таком?

– Нет.

– Первый богач в Пихтовом был. Всегда Пушилины Игнатий и Степан впереди по богатству шли, он их обогнал перед самой революцией. Пушилины как торговали в Пихтовом, так и продолжали. А он погрузил все свои запасы продуктов в вагоны и в губернский центр айда скорей. Какую‑то станцию, как ни пыжься, с губернским центром не сравнишь. Махом все у него там ушло. А главное – на бумажные деньги совсем не торговал. На золото, камни, кольца. Даже кресты нательные брал. Потом исчез до самого двадцатого года. Вернулся в Пихтовое за спрятанными своими ценностями. Тютрюмов уж хозяйничал в уезде. Он и защучил Архангельского. И – следа от Архангельского и его семьи не осталось…