Клад отца Иоанна

Мы еще долго говорили, говорили и говорили. Обо всем: о батюшке Иоанне, о Преображенском храме, о дедушке Семе, о себе. Радовались чуду, происшедшему на лесном кордоне, чувствовали себя счастливыми от сознания того, что все уже позади, что клад цел и невредим и мы знаем, где и в каких надежных руках он хранится. Мы загадывали на будущее, успокаивая и веселя гостеприимного хозяина. Так мы засиделись за богатым столом в уютной гостиной старого деревенского домика с добрым интересным собеседником далеко за полночь. В конце концов дедушка Сема уговорил нас лечь спать и хоть немного передохнуть. А меня он попросил пойти с ним на рассвете на сенокос, пообещав за это показать нам клад отца Иоанна! Я, разумеется, охотно согласился. Хозяин предложил расположиться на ночлег в доме, где все кровати пустовали, но мы изъявили желание вздремнуть на сеновале. Дедушка Сема, зная с детства, как там хорошо, не отказал нам и снабдил пледом и двумя тулупами. Мы отправились во двор. Под большим навесом, близ высокой яблоньки и ярдом с загоном для козочек, лежал огромный ворох свежего сена.

На его духмяной вершине мы и устроились на ночлег. Сон, однако, не шел. Уж больно сильными были наши впечатления от всего услышанного на этом кордоне. Мы примерно с полчаса все обсуждали и обсуждали тайны и разгадки отца Иоанна и дедушки Семы. Кругом царили полумрак и покой. Где-то внизу тихо пел сверчок, иногда сонно стукали копытцами козы, то запевал, то стихал соловушка, укрывшись в пышных зарослях черемухи. Дивно пахло сеном, лугом и распустившимся жасмином. По лугу и двору медленно перекатывались сизые волны ночного тумана, обильно покрывавшего высокие травы тяжелой росой.

- Ничего, зато косить будет легче! - сказал я себе.

Вскоре Пашка утомилась, замолчала и заснула. Я не стал ее тревожить, а сам лег на спину и, заложив руки за голову, стал думать о том, что вот так хорошо было мне в уральской тайге, на базе геологов, когда мы сидели с Пашкой в столовой, сытые, радостные, спокойные и ждали своего скорого возвращения домой, оставив позади все страхи, всю боль и отчаяние. Мы были вместе, были рядом и надеялись только на лучшее. Вот и теперь Господь все устроил для нас самым лучшим образом. Мрачная «волчья яма», суровые расхитители храмов, боль в голове, лесные блуждания, отчаяние от потери клада отца Иоанна - все это ушло прочь от нас, мы вновь обрели силу и уверенность в себе, а после бани и рассказа дедушки Семы точно заново родились, как-то сразу одновременно и повзрослев, и похорошев душой и телом. Нам теперь было не стыдно вернуться к своим в лагерь, порадовать всех новостью о кладе отца Иоанна. Возникло острое желание вновь включиться в работу по восстановлению Преображенского храма. Пашка застонала во сне, и я вздрогнул, вдруг отчетливо осознав, что мое пребывание на Мещерской земле, однако, уже заканчивается и что уже послезавтра, после обеда электричка вновь унесет меня в большой, шумный и пропыленный город. И, стало быть, меня опять поджидает скорое расставание с Пашкой. Я повернул голову. В предрассветном сумраке лицо девочки казалось фиолетовым. Ее распущенные волосы отливали лазоревой синевой и были разметаны по щекам и плечам. Она впервые была так близко и без косичек, эта дивная фея Мещерского края. Я дотронулся до ее волос. Какие они были чистые, пушистые, мягкие, точно шерстка белочки или ласки. Я осторожно поднял одну из прядей и поднес к своим губам. Уловил тонкие запахи меда, сладость клевера и жасмина, горчинку васильков, пряность душного летнего полдня, свежесть прошедшей грозы, яркую палитру радуги, невесомость облаков и тумана, влажность утренней росы... И я, невольно наслаждаясь этими дивными ароматами, закрыл глаза, не в силах отпустить эту прядку, и сам не заметил, как задремал, целуя то ли во сне, то ли наяву волосы славной девчонки по имени Прасковья...

Я увидел странное видение, словно киношный боевик. Мы с Пашкой бежали по огромному пестрому лугу, держа друг друга за руки. А за нами гнались на джипах и тяжелых мотоциклах люди с лесной поляны и бандиты Назара Кривого. Ржавый и брат Феодор стреляли в нас из короткоствольных автоматов. Пули свистели над головами, косили густые травы, срезали верхушки высоких муравейников, поднимали фонтанчики земли под нашими ногами. Силы наши таяли, мы задыхались, а луг все не кончался. Иногда Пашка падала, я быстро поднимал ее, и мы вновь отчаянно бежали. Сзади неслись хохот, пальба и рев моторов. У меня в руке был обрез двустволки. В какой-то момент я остановился и, обернувшись, выстрелил в наезжавшего Ржавого. Колесо его «Урала» взорвалось, и бандит кувыркнулся в траву. Вторым выстрелом я вывел из строя «Хаммер» Кривого. И мы опять побежали. Впереди увидели повозку Петьки.

- Эй, погоди! - закричал я.

Увидев нас, сильно загорелый пацан похлопал бичом, и Зоська понесла его прочь.

- Ах же ты, пырей ползучий! - крикнул я в сердцах.