Клад последних Романовых

Легкая невесомая вьюга с еле слышным шелестом и свистом проносилась вдоль высокого дощатого забора «Дома свободы». Притихший, укрытый потемневшим, колючим от недавних оттепелей снегом Тобольск жался к теплым печам, кутался в шали и тулупы, ждал настоящей весны, мечтал встряхнуться, выбраться из тесных домов на зеленый простор, на жаркое солнышко. Уже поселилась в сердцах обывателей тихая необъяснимая радость, какая прокрадывается по весне даже в самые очерствелые сердца, бередит, беспокоит, томит смутными ожиданиями. И лишь обитатели «Дома свободы», бывшего Губернаторского дома, были мучимы совсем другими предчувствиями, подавлены и растеряны.

Приходилось расставаться с преданными, давно знакомыми людьми, беспокоиться за их судьбу и за свою. И за судьбу России. Позорный Брестский мир потряс императора, ужаснул императрицу и все их окружение. Темный ужас, хаос захватил Россию, и не было у них средств спасти ее. А тут еще солдатские комитеты. Солдаты охраны, начитавшись революционной литературы, совершенно переменились к своим пленникам, демонстрировали невозможные грубость и хамство. Глухая, удушливая злоба окружала царственных пленников, клубилась внутри дощатого забора, наполняла печалью глаза и тяжестью души.

Но было Прощеное воскресенье, и была служба, и храм, полный нежного пения, и чудесный запах свечей и ладана, и наполнялись сердца любовью и светом, легче становилась ноша и светлее лица.

Только эта радость и осталась семье с тех пор, как пришло из Петрограда известие о разгоне Временного правительства и приходе к власти большевиков. О, как круто повернулась действительность с приходом этого известия, как бурно выплеснулась на семью бывшего самодержца ненависть, нет, не народная, — жители Тобольска жалели изгнанников, посылали им гостинцы, крестились в тех редких случаях, когда видели их идущими в храм, вставали на колени, плакали. Солдатский комитет, вот кто был настоящим гонителем. Солдаты охраны, едва услышав о смене власти в столице, с ужасающей, никем не ограничиваемой ненавистью обратились к семье, стремясь унизить, притеснить, каждой малостью задеть утратившего власть, беззащитного перед ними бывшего Российского самодержца, его высокомерную супругу и их детей, раздражающе вежливых, простых в обращении, кротких, светлых и, видимо, оттого еще более ненавистных.