— Грязнов, если вам не нравится ваша работа, вы всегда можете подать рапорт. А если не подаете, значит, нет смысла жаловаться, — мягко, но строго приструнил Никиту майор, он вообще не приветствовал подобные разговоры, руководствуясь старинной русской пословицей — «взялся за гуж — не говори, что не дюж». И надо сказать, требуя добросовестного отношения к работе от подчиненных, и себе поблажек не делал, а потому никто на него не обижался.
— Что-то еще удалось выяснить? — вернулся к делу Станислав Дмитриевич.
— Удалось, — помрачнел Никита и рассказал майору о консьерже.
— А вот это действительно серьезный прокол, — нахмурился Станислав Дмитриевич. — Странно, что домработница Пановых об этом не сообщила. Впрочем, у нее был в тот день стресс, а больше мы с ней и не общались. Значит, так. Выясните, что именно и когда случилось с консьержем. Если он в сознании, переговорите с ним лично, с его родственниками и с нашими коллегами из районного. Надеюсь, дело о нападении на консьержа они открыли.
— Есть. — «Пронесло», — подумал Никита, выскальзывая из майорского кабинета.
Глава 15
1934 год. Свердловск
День и ночь стучат колеса, дрожит пол вагона, дрожат на деревянных нарах люди. Да и люди ли это? Призраки, сломленные духом и телом, искалеченные, изуродованные, едва живые. Куда их везут под стук колес, в закрытых вагонах, с вооруженной охраной? В лагерь? На поселение? Не на расстрел же? Расстрелять можно было и там, дома. И Клавдия Михайловна лежит на своих нарах и слушает стук колес, и слушает, как набрасывается ветер на стены вагона и мелкой дробью стучит по крыше весенний дождь, пахнет жизнью ветер, врывающийся в вагоны со сквозняками. И стучат колеса, и дрожит пол вагона, и дрожат в вагонах люди… Куда нас? Куда нас? Куда нас?
Шестнадцать лет прожил Константин Иванович Печекос с того памятного дня, когда полковник Кобылинский вручил ему на хранение сокровища убиенного царя. По-разному жил. В основном тяжело. После отступления Колчака и второго пришествия большевиков превратился Константин Иванович из богатого сибирского купца, пароходовладельца, уважаемого гражданина в человека маленького, бесправного, в силу своего прежнего положения, новой власти неугодного. Ну да ничего, выжили, приспособились. Поменяли место жительства, затерялись, затерлись, и вроде как все на лад пошло. Забыли про купцов Печекосов. Оставили в покое. А про царские-то сокровища Константин Иванович и вовсе не думал, нет царя — и нет сокровищ. И никогда не было, пусть покоятся себе с миром, как и их хозяева. И жили они с супругой Анелью Викентьевной тихо-мирно, чай с бубликами пили, когда Бог пошлет, а не пошлет, так и без бубликов. И жили они так ровно до тех пор, пока в далеком городишке Рыбинске на великой реке Волге не призналась замученная сотрудниками ГПУ Клавдия Михайловна Кобылинская, что ее покойный муж полковник Евгений Степанович Кобылинский передал царские драгоценности на хранение тобольскому купцу Константину Ивановичу Печекосу.