Клад вишнуита

— Этого я тоже до времени не могу сказать тебе, — уклонилась от ответа ее собеседница.

— Что же произошло с тобой потом?

— Я поняла его замысел и сбежала.

— А потом?

— У меня имелись драгоценности — мне подарила их старшая рани. Я прихватила их с собой и попала в руки разбойников. Они подчинялись Бховани Патхоку. Он узнал мою историю и не только не отобрал у меня украшения, но еще добавил новых. Он взял меня к себе, заменил мне отца и решил мою судьбу.

— Как же?

— Всю меня отдал великому Кришне.

— Как это — всю? — не поняла Профулла.

— Да так, вместе с моей молодостью, красотой, моей душой. Теперь он — мой господин.

— Выходит, великий Кришна вроде бы твой муж? — уточнила Профулла.

— Да, — ответила незнакомка, — потому что тот, кто владеет нами, и есть наш муж.

— Не знаю, — вздохнула Профулла. — Наверное, ты так говоришь потому, что не замужем. Имей ты мужа, ты не променяла бы его на Кришну.

Ах, бедный неразумный Броджешор! Слышал бы он эти слова!

— Все женщины могут принадлежать Кришне, — наставительно заметила молодая красавица. — Он всем доступен, потому что беспределен в своих проявлениях и качествах — молодости, могуществе…

Что могла возразить неграмотная Профулла ученице Бховани Патхока? Но если бы на ее месте оказался знаток индуизма — учения, которое в толковании супружеской любви занимает особое место среди всех религий, он напомнил бы своему собеседнику, что поскольку человек своим ограниченным умом не в состоянии познать беспредельного всевышнего, существующего в виде абстрактного абсолюта, индус осознает его в более конкретной форме бога Кришны. А так как муж для женщины конкретнее бога, любовь к нему для индуски — первая ступенька приобщения к создателю, и, следовательно, муж для нее тоже бог.

— Мне, сестра, не понять твои ученые речи, — проговорила непросвещенная Профулла. — Скажи лучше, как тебя зовут?

— Бховани-тхакур дал мне имя Ниши. Ниши — сестра Дибы. Я тебя потом познакомлю с Дибой. Но ты слушай дальше. Раз создатель — наш высший господин, великий Кришна — всеобщий бог, а муж — личный бог каждой женщины, то, значит, ей приходится поклоняться двум божествам одновременно. Что же останется тогда от ее преданности, если ее делить на двоих?

— А разве женская преданность и любовь не безграничны? — возразила Профулла.

— Любовь — да, — ответила Ниши, — но не преданность. Любовь и преданность не одно и то же.

— Не знаю, — неуверенно проговорила ее собеседница. — Я еще не разобралась в этом. Для меня оба эти чувства новые.

Слезы навернулись у нее на глаза и потекли по щекам.

— О, тебе, сестра, видно, пришлось нелегко, — воскликнула Ниши. Она обняла Профуллу за плечи и вытерла ей глаза. — Я не знала этого, — заметила она, воочию убеждаясь в том, что именно с преданности мужу начинается у женщины преданность богу.

14

Броджешор хорошо ездил верхом. У него был свой скакун, и в ту самую ночь, когда Дурлобх Чакраборти похитил Профуллу из дома ее матери, Броджешор, как только домашние заснули, вскочил на коня и отправился в Дургапур, намереваясь до утра вернуться обратно. Дом своей жены он нашел пустым, окутанным мраком. Соседей, чтобы спросить о его обитательнице, поблизости не оказалось, и он решил, что Профулла, не выдержав одиночества, отправилась к кому-нибудь из своих родственников. Он не рискнул задержаться дольше и поспешил домой, опасаясь, как бы отец не хватился его.

Прошло несколько дней. Жизнь в семействе Хорболлоба шла по заведенному порядку, каждый занимался своим делом. Один Броджешор не находил себе места. Сначала никто не догадывался о его состоянии, но вскоре мать заметила, что с сыном происходит неладное: он плохо ел — молоко оставалось нетронутым, и даже до такого лакомства, как рыбья голова, сын едва дотрагивался. «Неспроста он есть не хочет», — подумала она и решила, что сын страдает несварением желудка. Тогда она начала пичкать его разными снадобьями, лимонами и отварами, а когда и это не помогло, заговорила о лекаре. Но Броджешор и слышать об этом не хотел и на все уговоры отвечал шутками. Он достаточно легко успокоил свою мать, но отделаться от старой Брахмы ему оказалось непросто.

— Послушай, Бродж, — спросила она его, — почему ты не глядишь на Нойан?

— А чего на нее глядеть? — улыбнулся Броджешор. — Ходит мрачная, как туча, да еще громы с молниями мечет.

— Ну, бог с ней, — промолвила сводная бабушка. — Пусть сама о себе беспокоится. Ты мне скажи лучше, почему есть перестал?

— Плохо готовишь, — сдерзил Броджешор.

— Но я всегда так готовила! — возразила старушка.

— Теперь ты сама себя превзошла.

— А молоко почему отставляешь? Я, что ли, его делаю?

— Коровы испортились. Скверное молоко дают, вот я и не пью.

— А о чем ты думаешь целыми днями?

— О том, как бы поскорей от тебя отделаться и отнести тебя к Ганге.

— Многие так говорят, — заметила старушка. — Только ты не торопись. Придет время, и снесешь меня к реке. — Она вздохнула. — Не увижу больше я своего деревца тулси! Но что поделаешь! Скажи, однако — неужели ты от этой мысли так исхудал?

— Да как не исхудать! — воскликнул Броджешор. — Легко ли думать об этом?