Кладбище

Не успел я об этом подумать, как из дверей большого дома появилась Кит. Она в закрытом гидрокостюме и босиком. Они встречаются, целуются и вместе идут вдоль берега к тому месту, где волны прибоя разбиваются о подводный риф.

Я возвращаюсь в комнату и хватаю чашку с кофе, приготовленным кофемашиной. Снова выхожу на балкон. Моя комната — единственная в гостевом флигеле — с балконом. Должно быть, это потому, что я звезда вчерашнего шоу, подающий надежды мальчик-вундеркинд.

Еще совсем рано. Примерно шесть утра, но я чувствую себя отдохнувшим. Кажется, впервые за последние две недели — то есть с тех пор, как я прилетел на Тенерифе — мне удалось выспаться как следует. Благодаря кондиционеру температура в комнате всю ночь оставалась комфортной, постель была в меру мягкой и удобной, к тому же ни одно летающее кровососущее насекомое не тревожило мой сон, чему я был особенно рад.

Я прихлебываю кофе и смотрю, как расходятся облака и солнце начинает подниматься все выше над скопищем ветхих деревянных строений, являющихся главной приметой местного ландшафта. Ближе к берегу стоят несколько домов поновее и подороже, пара кафе, магазин рыболовных принадлежностей и ресторан, специализирующийся на блюдах из омаров.

Я начинаю машинально двигаться вдоль балконных перил, одной рукой по-прежнему держась за них, другой поднося к губам чашку с кофе. Делаю очередной глоток и едва удерживаюсь, чтобы не помахать рукой какой-то даме, которая появляется в окне особняка напротив. Окно находится на верхнем этаже; судя по всему, это ванная комната. Женщина опускает жалюзи, прежде чем я успеваю ее поприветствовать. На лице женщины гримаса оскорбленного достоинства. Стекло грязное или запотевшее, поэтому разглядеть, одета она или нет, я не успеваю.

На крыше того же особняка замечаю что-то вроде беседки. Сначала никак не могу взять в толк, зачем здесь это архитектурное излишество, но, приглядевшись, понимаю, что передо мной любительская обсерватория. Из-под блестящего металлического купола торчит труба телескопа. Пока я смотрю, из щели в стене обсерватории появляется какой-то мужчина. После ночного бдения наедине со звездами он кажется таким измотанным, что я почти уверен: еще секунда, и он упадет замертво, но он довольно быстро приходит в себя и, отыскав наружную лестницу, начинает спускаться на веранду первого этажа.

Приканчиваю кофе и отправляюсь в туалет. Там я привожу себя в порядок и, набросив поверх шортов и майки махровый халат, возвращаюсь в комнату. Халат белый, пушистый, на груди блестит вышитая золотом монограмма «Дж. МакК». Глядя на нее, я снова думаю о том, что Джерри, похоже, действительно не бедствует.

Что мне делать дальше, я понятия не имею. Растерянно оглядываясь по сторонам, замечаю записку, которую кто-то подсунул под дверь, пока я был в ванной. Поднимаю, читаю: «Dux femina facti. Соня приглашает нас всех к завтраку ровно в семь. Приходи. Форма одежды — повседневная. Джерри».

Я не знаю, что означает dux femina facti, знаю только, что вся эта латынь меня бесконечно раздражает. Кому Джерри втирает очки? Я-то знаю, что никакой он не американский магнат-судовладелец, воспитанный на Гомере, Вергилии и Эмерсоне, а самый обыкновенный грязный убийца из Белфаста, которого вышвырнули из его родной страны и которому посчастливилось сколотить капиталец в Штатах.

— Берегись, Джерри, как бы я не оказался той самой соломинкой, которая сломала спину верблюда! Да и твоей шалаве-дочке тоже придется несладко, — бормочу я, чувствуя, как во мне растет злость на всю эту семейку.

Горничная ведет меня по крытой галерее, соединяющей гостевой флигель с особняком. Завтрак накрыт в столовой, и я направляюсь туда.

Шеймас, Трахнутый, Джерри и Соня уже сидят за большим дубовым столом и едят сосиски, вафли и оладьи с черникой. Шеймас и Трахнутый одеты в майки и шорты, на Джерри — просторный белый пиджак, белая сорочка и — черт меня побери! — кремово-белый галстук.

Трудно поверить, что эти беззаботные, веселые люди — убийцы. В их внешнем облике нет ничего грубого или жестокого, но я знаю, что это либо маскировка, либо убийцы нынче изменились и перестали быть похожими на убийц. Оба варианта возможны, и оба меня пугают; я чувствую, как у меня по коже бегут мурашки.

Джерри с жаром объясняет что-то остальным.

— Слушайте, слушайте!.. — взывает он и размахивает руками. — Прошу внимания, леди и джентльмены! Вот смотрите: если сдвинуть указательные пальцы как можно ближе и поднести их вплотную к лампе или к другому источнику света, можно увидеть, как лучи преломляются и возникает интерференционный узор. Попробуйте сами! Подобный фокус хорошо выходит на рассвете, на травянистых террасах Тува. Там это называется «гун гур ту».

Все начинают складывать пальцы и смотреть сквозь них на льющийся в окно солнечный свет. Тут Джерри замечает меня:

— А-а, наш мальчик, наш новый солдат — один из немногих... Садись, садись... Хорошо спал? Вот кофе, оладьи. Их испекла Соня, и это лучшее, что только существует — и в этом мире, и в грядущем.