Кладбище балалаек

Но что делать? Связи - категория неизбежная. Приходится жить посреди людей. В их тесном навязчивом окружении. В их присутствии. И если присутствие одних воспринимается легко или незаметно, если других ты принимаешь как нечто неизбежное и миришься с ними, то присутствие третьих для тебя невыносимо и нежелательно, поскольку они уже одним тем, что есть, превращают твою обычную рядовую жизнь в кошмар на улице Вязов или в иной какой-либо устойчивый ужас.

И женщина Леля - многократная моя жена и подруга - именно из этих, нежелательных и невыносимых людей. Из людей, превращающих в кошмар мою личную жизнь, и не только ее одну. Я понимаю, что Леля так устроена, так задумана при сотворении. А понимание всегда в какой-то мере утешает на некоторое время. Да и те, к чьим жизням Леля приложила руку, тоже действуют на мою психику не столько отрицательно, сколько положительно. Живым примером. Они же все и всегда обретались где-то рядом. И путались у меня под ногами. Считая, что это я путаюсь под ногами у них. Кто из нас прав, неясно. Поскольку правда у каждого своя, индивидуальная. Так же как у каждого свой собственный бог. По очень приблизительному подобию которого человек и создан. Именно поэтому все люди разные. Хотя в целом и одинаковые. Настолько, что запоминаются далеко не с первого взгляда. Даже актеры кино, даже теледикторы, даже спикеры. А уж те, кто встретился тебе на улице или в каком-либо общественном людном месте, - они вообще уходят из памяти и из жизни сразу, как только уходят из поля зрения. И сколько их ни рассматривай, едучи ранним утром с левого берега на правый, ничего это не даст. Они обязательно ускользнут после пяти минут совместной езды, ступив на асфальт в плоском центре города, и канут в темноте, все еще густой, хотя уже и тронутой легким тлением - то есть не тлением, конечно, тронутой, а рассветом.

А я проеду чуть дальше, вверх, от центра к востоку, и выйду посреди горы, и буду идти один до дома еще целых пять минут, отдельно от них от всех, навязчиво вспоминая, что вот снова Леля меня вытеснила, как вода вытесняет тело, в нее погруженное. Леля, она похожа на среду обитания. Тем похожа, что, как любая среда, или выталкивает из себя постороннее тело, или поглощает его, засасывая. Леля меня то выталкивала, то поглощала, и эта многолетняя канитель давно моему постороннему телу надоела, а винить в том, что я опять вытеснен из привычной среды за ее пределы, мне, собственно, и некого. Не надо было до этого доводить и допускать. Давно я уже чувствовал, что подходит срок, что он подпирает, что, если не уйти на какое-то время самому, меня вытеснят и - выставят. А когда выставляют, возвращаться на круги своя бывает гораздо труднее. Я это знаю. Так как выставляли меня не раз, а многажды. Правда, давно.

Уже несколько лет я уходил чуть раньше, с опережением. Называя это упреждающим, превентивным, уходом. Я поступал, как мудрый библейский Иов удаляясь от зла. И зло теряло точку приложения, точку опоры, и выходило в воздух, как пар выходил в свисток неуклюжих тупых паровозов. Конечно, выходило зло не навсегда и не целиком, и было понятно, что оно снова когда-нибудь скопится в Леле, но до этого можно будет вернуться и как-то пожить - злом не замеченным и не задетым.

А сейчас я сплоховал, дал маху. Погряз в себе, в своих, навалившихся как-то разом, делах и касающихся меня одного заботах. Заботах - может, это и громко сказано, но в мелочах, требующих времени и внимания, и хлопот, погряз. Я имею в виду починку зубов - девяти штук, - покупку новых штанов, всегда длинных и широких, получение нового паспорта новой страны и, неизвестно зачем, без всяких на то причин и поводов, загранпаспорта.

И я стал лихорадочно разгребать эти так называемые дела и от себя их отталкивать - и все это на фоне перепродажи и перепокупки нашей газетки. С нами или без нас продается газетка, никто не знал - и это всех держало на взводе и на нервах, в подвешенном состоянии полета вокруг своей оси. Ну, и не уделил я во всем этом повседневном липком быту должного внимания Леле. Тому немаловажному обстоятельству, что она бурлит и вскипает, и крышка у нее приподнимается, хотя внешне Леля выглядела спокойнее, чем всегда и обычно. Что уже знак недобрый. Но мне было не до ее знаков. И не до бьющих через ее глухое спокойствие и через край отрицательно заряженных эмоций. Вот и получил свое. И больше, чем заслужил.

Я-то вообще уверен, что не заслужил ничего подобного. И такого ко мне волнообразного отношения уж точно не заслужил. Я понимаю, что от любви до ненависти всего один шаг (интересно, а от ненависти до любви сколько?), но проживать свою жизнь, болтаясь в межшаговом, так сказать, пространстве, и даже не между любовью и ненавистью, а между тем, что тебя то терпят, то не терпят...