Кладбище балалаек

И это я знаю. Но оружие мне и не нужно. Оружие нужно для войны, для нападения. Оружие для защиты - это грубая ложь, шитая белыми нитками, вранье для дураков редкостных и набитых. Оружия для защиты не бывает, как не бывает щитов для нападения. А для меня важно и имеет значение, что я, будучи безоружным, все-таки небеззащитен. Я все-таки защищен. В какой-то степени. Пусть незначительной. Но в значительной не защищен никто.

Да, значит, скорее всего, потому, что какая-то защита у меня есть, я и не говорю ничего Леле, хоть давно созрел и готов сказать. Я боюсь своими словами разрушить свою же защиту. Поскольку слова уже пригодны для нападения и вполне могут сойти за оружие. А когда ты пускаешь оружие - любое оружие в ход, ты обязательно нападаешь, нападаешь и - открываешься. Это правило без исключения. Я не хочу открываться. Мне лучше уйти в глухую защиту и отойти. На заранее подготовленные позиции.

Хотя никакие они не подготовленные и не позиции.

Я, мелко трясясь в этой тесной, пропахшей бензином маршрутке, даже не знаю, что там у меня творится, в моей, выражаясь красиво, студии, а если проще, в моей малосемейной квартире всеобщей площадью двадцать один метр квадратный. Я некоторыми ухищрениями, против всех советских законов, сохранил ее когда-то за собой, не задумываясь, зачем это делаю. Или думая, мельком и подсознательно, что квартира не помешает и пригодится моим будущим детям. Но довольно скоро выяснилось, что квартира эта нужна еще мне самому и что, действуя на автопилоте подсознания, я действовал вполне разумно. И ухищрялся не напрасно.

Я давно там не был, в своей так называемой квартире, хотя работаю рядом, в пределах прямой видимости. И холодильник там отключен. И пыли, наверное, столько, что ни войти, ни выйти и тем более не продохнуть, и моль ходит пешком по стенам и сидит парами на потолке и полу, беззастенчиво размножаясь. Но там тихо и никого нет, и стоит низкий диван-лежанка. Если лечь на него лицом вверх, будет виден потолок, серый все от той же многолетней пыли и потрескавшийся от времени, зато притягивающий взгляд и внимание. Потолок, если в него уставиться и долго

смотреть, - завораживает и порождает отсутствие каких бы то ни было мыслей. Именно это отсутствие мне и нужно, именно оно сейчас необходимо. Только взбрызнуть жилплощадь какой-нибудь гадостью, "Антимолью" - там, на подоконнике, стоит, кажется, флакон - и можно как-нибудь жить. Переждать. Расслабиться.

В этом моем малосемейном доме не только моя квартира в таком состоянии стоит пустая. В последние годы квартиры стали постепенно, но довольно быстро пустеть. А их жильцы куда-то исчезать. Это общее явление, касающееся всех домов прежней типовой постройки. Раньше, совсем еще недавно, квартир остро не хватало, и многие люди десятилетиями стояли в очереди на жилье, живя в стесненных и, как тогда говорили, нечеловеческих условиях. И до многих из этих многих очередь не доходила. А сейчас, значит, мало того, что квартиры первых этажей превратились в магазины, парикмахерские, аптеки и склады, так еще и на других этажах они пустуют, и никто в них не живет и не собирается жить даже временно. Наверно, и правда, население страны, вымирая и разбегаясь, сокращается существенно, и проблема жилья, тот самый вечный жилищный вопрос, решается самостоятельно, без каких-либо целенаправленных усилий со стороны строительных организаций.

Я думаю об этом, глядя на черный Днепр, который не начал еще светлеть. И не начнет, пока не начнет светлеть небо над ним. Но думаю я параллельно и о другом. Я пытаюсь ответить на вопрос, на который ответить нельзя. Вернее, можно ответить как угодно. А можно не отвечать вовсе - забыть, и вся, так сказать, недолга. Вопрос такой: связан ли мой недавний сон с тем, что произошло наяву, или не связан? И вообще что он может означать, этот сон, или мои сны не означают ничего?

Мне приснился котенок. Совсем маленький и еще грудной. Он душераздирающе, в истерике, мяукал, просто кричал, из последних сил, до хрипа. Так животные детеныши кричат только от голода - когда терпеть его уже невозможно, и от