Вечером Джуд сказал ему, что его пес умер, когда ему было десять лет — умер после того, как напоролся на проволоку. Но летом, когда они все вместе ходили на Кладбище домашних животных, Джуд говорил, что пес умер уже старым и похоронен там — он даже указал место, хотя надпись за годы стерлась.
Луис вышел из ванной, потушил свет и вернулся в постель. Что-то здесь было не так — и через миг он понял это. Джуд был ровесником века, и тогда на Кладбище говорил, что его пес умер в первый год Великой войны. То есть, ему тогда должно было быть четырнадцать. Или даже семнадцать — если он подразумевал год, когда Америка иступила в войну.
Но вечером он сказал, что Спот умер, когда ему, Джуду, было десять.
«Ладно, он же старик, они часто путают даты, — подумал он. — Он сам говорил, что иногда забывает совсем простые вещи. Хотя для своих лет он чертовски хорошо соображает... и помнит. Но ничего странного, если старик забыл, когда умерла его собака. Или при каких обстоятельствах. Не обращай внимания, Луис».
Но он долго не мог уснуть; он лежал в пустом доме, прислушиваясь к завываниям ветра.
Он так и не помнил, когда он заснул; во всяком случае, очевидно, он уже спал, когда ему показалось, что скрипнула входная дверь, и затем послышался медленный скрип ступенек. Он подумал: «Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня, что сделано, то сделано, и мертвые мертвы», — и шаги стихли.
И хотя в этом году случилось еще много невероятных вещей, Луису никогда больше, ни во сне, ни наяву, не являлся призрак Виктора Паскоу.
23
Он проснулся утром в девять. За окном сияло солнце. Звонил телефон. Луис схватил трубку.
— Алло?
— Привет, — сказала Рэчел. — Ты что, спал?
— Ты меня разбудила, свинья, — сказал он, улыбаясь.
— Ох, какие выражения! В таком случае, ты старый облезлый хряк. Я тебе звонила весь вечер. Опять сидел у Джуда?
Он колебался не больше секунды.
— Да, — сказал он. — Пили пиво. Норма устроила праздничный ужин. Я хотел тебе позвонить, но... ты знаешь.
Они поболтали немного. Рэчел рассказала семейные новости, которые слабо интересовали Луиса, хотя он почувствовал некоторое удовлетворение от известия, что лысина у ее отца начала быстро расти.
— Хочешь поговорить с Гэджем? — спросила Рэчел.
Луис улыбнулся.
— Да, конечно. Только не давай ему ронять телефон, как в прошлый раз.
На другом конце послышалась возня. Он услышал, как Рэчел учит ребенка говорить «Привет, папа».
Наконец, Гэдж соизволил сказать:
— Привет, па.
— Привет, Гэдж,— сказал Луис. — Как у тебя дела? Как живешь? Ты еще не разбил дедушкин телефон? Ничего, надеюсь, скоро ты до него доберешься.
Гэдж радостно что-то пробормотал, перемежая лепет всеми известными ему словами — «мама», «Элли», «деда», «баба», «бибика» и «кака».
Наконец Рэчел забрала у него трубку, и Луис почувствовал облегчение — он очень любил сына, но разговаривать по телефону с ребенком, которому не исполнилось и двух лет — все равно, что играть в криббидж с лунатиком.
— Как там у тебя? — спросила Рэчел.
— Все в порядке, — сказал Луис, не колеблясь; он уже переступил черту, когда Рэчел спросила его, где он был, и он солгал, что сидел у Джуда. В уме его внезапно всплыли слова Джуда: «Земля тверже человеческого сердца». — Немного скучаю, ты же знаешь.
— Ты же говорил, что обожаешь спокойствие?
— Ну да, но через сутки это уже надоедает.
— Дай мне папу! — голос Элли сзади.
— Луис? Тут Элли.
— Ладно, давай ее сюда.
Он говорил с Элли минут пять. Она рассказывала о кукле, которую ей подарила бабушка, и о том, как они с дедушкой ездили на скотный двор («Папа, там так воняет», — сказала Элли, и Луис подумал: «Твой дедушка ионяет ничуть не меньше, малышка».), и о том, как она помогала печь хлеб, и как Гэдж убежал от мамы и описался прямо под дверью дедушкиного кабинета («Ай да Гэдж!» — подумал Луис, усмехаясь).
Он уже подумал, что гроза миновала — по крайней мере, этим утром, — и собирался попросить ее передать трубку маме, когда она спросила:
— А как там Черч, папа? Он меня не забыл?
Усмешка сползла с лица Луиса, но он сразу же ответил:
— С ним все в порядке. Я вечером скормил ему целый кусок мяса и пошел спать. Сегодня еще не видел, я ведь только что встал.
«Эх, парень, из тебя бы вышел чудесный убийца, самый хладнокровный. Доктор Крид, когда вы в последний раз нидели жертву? Он заходил поужинать. Съел целый кусок мяса. С тех пор я его не видел».
— Ну ладно, поцелуй его за меня.
— Фу, сама целуйся с ним, — сказал он, и Элли засмеялась.
— Хочешь еще поговорить с мамой?
— Да, конечно.
Они поговорили с Рэчел еще пару минут; вопрос о Черче на время был снят. Они попрощались, и Луис повесил трубку.
— Вот так, — сказал он пустой комнате, и может быть, хуже всего было то, что он совсем не чувствовал вины.
24
В полдесятого позвонил Стив Мастертон и спросил, не хочет ли Луис приехать и сыграть в теннис — в лазарете ни души, жизнерадостно сообщил он, и они могут играть хоть целый день.
Луис мог понять его радость— каникулы продлятся еще два дня, — но ему было не до игры, и он сказал Стиву, что собирается писать статью для медицинского журнала.