Кладбище мертвых апельсинов

Картофелина в завитушках кожуры, наподобие нимба, лежит в кубке для причастия, которым священник трижды осеняет крестным знамением лежащих на рыночном прилавке забитых пасхальных агнцев и белых голубей. Пальмовая ветвь – как трогательно – лежит на кучке маленьких сморщенных красно-желтых яблок. Глядя на эту ветку, я вспоминаю о большой пальмовой ветви, которую положила на труп сбитой на улице машиной монахини со страшно изуродованной головой – у нее была вырвана нижняя челюсть – продавщица цветов, прежде чем из-за поворота вылетела машина с мигалкой.

* * *

Папа Стефан VII через семь месяцев после похорон приказал выкопать тело своего предшественника Формозы и за ноги приволочить его в Синод, судить и вынести приговор. После того как у трупа отрубили два пальца на правой руке, его сбросили в Тибр. Сторонники бывшего папы выловили его и снова похоронили. Папа Сергий II провел второй процесс. Полуразложившееся тело Формозы вновь выкопали, нарядили в папские одежды и торжественно осудили как еретика. Мертвое тело обезглавили, многократно изувечили его и снова сбросили в Тибр. Рыбаки вновь выловили смертные останки папы и принесли их в собор Святого Петра, где похоронили и, как гласит молва, – образа и статуи святых склонились, приветствуя покойного.

* * *

Быка, чьи рога и хвост были украшены сусальным золотом и лентами, на спине которого сидел благородно одетый, убранный цветами мальчик, ввели в церковные врата. Дрессированный бык встал на колени перед собравшимся народом, затем его вместе с сидящим на его спине мальчиком подвели к алтарю. В Апамолеа мертвые были похоронены в церкви, у которой прохудилась крыша и сгнил пол. Свиньи сломали ветхую дверь и сожрали трупы. Вильгельм Мюллер, написавший текст «Зимнего пути» Франца Шуберта, во время своего путешествия в Италию выглянул из окна кареты и увидел на высоком столбе полуразложившиеся человеческие кости. Подошедший молодой священник перекрестил каждую кость и стал молиться об умерших без последнего причастия. Затем в город привезли отрубленные головы, руки и ноги и положили на уличный алтарь рядом с распятиями. Возле смердивших разложившейся плотью частями трупов поставили кружку для пожертвований, для их похорон и заупокойной мессы, должной спасти их души от адского пламени. Молодые парни, которые во время процессии в честь Девы Марии носили на головах венки из виноградной лозы, не снимая их даже тогда, когда в чем мать родила дюжинами купались в реке неподалеку.

* * *

Приговоренного к смерти ни свет ни заря привели в поминальную часовню, где он должен был принять последнее причастие, но просьбы, посулы и угрозы двух монахов, старавшихся склонить закоренелого преступника принять соборование, сперва не возымели действия. Только в полдень, после шестичасовых увещеваний, он позволил засунуть себе в рот облатку с водяным знаком отпечатков пальцев папы. Прежде чем его втащили на эшафот, палач надел ему на голову черный платок, на котором желтыми нитками вышиты череп и кости. Вокруг сновали нахальные нищие, предлагая нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу зевакам написанную от руки заглавными буквами с завитками историю жизни приговоренного. Игроки в лотерею расположились прямо перед эшафотом, чтобы иметь возможность сосчитать упавшие капли крови, выбрав, в зависимости от их числа, номер лотерейного билета. Монахи, гремя кружками для пожертвований, кричали: «Подайте на душу бедного грешника!» После того как два монаха имитацией плащаницы Христовой вытерли кровь с гильотины, эшафот разобрали и накрыли красной тканью. Женщины опускали тряпки в оставшиеся на земле лужи медленно сворачивающейся крови, чтобы использовать ее как целебное, спасительное средство. О высокочтимые останки моего Господа Бога! Сколь страшно изранено тело твое и изувечено! Как может сердце мое не сжиматься от боли, когда подумаю, что я – причина этих страданий, о том, что все, что ты претерпел, ты претерпел ради меня.

* * *