Кладбище мертвых апельсинов

Я постучал в занавешенное окошечко железнодорожной кассы, чтобы сдать билет на Рим. К моему удивлению, занавеску отдернул епископ в полном церковном облачении. Сначала я посмотрел ему в лицо скорее изумленно, нежели испуганно. Затем увидел за его спиной множество одетых в красное кардиналов, которые бальзамировали обнаженный труп папы Иоанна XXIII. Внутренности папы лежали на полу. От них исходил пар. Мне ненавистны автомобильные кладбища, где обломки легковых и грузовых автомобилей громоздятся друг на друга, словно совокупляющиеся ржавые жуки, зачиная будущие жертвы автомобильных аварий. Но я, не отрываясь, с любопытством и без стеснения, смотрел из окна проезжающего поезда на кладбище разбитых итальянских военных автомобилей, где были свалены окончательно проржавевшие останки джипов, грузовиков, когда-то перевозивших солдат, отслуживших свой срок бронемашин. Ветви плакучей ивы касались крыши блестящего серебристого катафалка. На внешней стороне голубого тонированного стекла долго билась бабочка «мертвая голова», пока напор воздуха не сдул ее с окна. По высохшему руслу Таглиоменте мужчина катил велосипед, держа в руке подсолнух на длинном стебле. Женщина с мертвенно-восковым цветом лица, стесняясь своих обнаженных ног, которые она положила на противоположную скамейку, накрыла их шерстяной кофтой, а ее сидящий рядом с ней тридцатилетний сын держал ее за руку. Затем мать положила руку на правое бедро своего сына. Во сне она иногда поднимала брови вверх, поднимала веки, направляла свой сонный взгляд на сына, опускала веки и шевелила пальцами ног под белой ажурной вязаной кофтой. Сын расшнуровал ботинки своего листавшего итальянский иллюстрированный журнал отца, чтобы тот тоже мог положить ногу на противоположную скамью. По купе распространился запах медикаментов, когда он закинул свою перевязанную светло-коричневой повязкой ступню на скамью между матерью и сыном. Какое-то время женщина с мертвенно-восковым цветом лица держала свою руку на больной ступне своего мужа, но затем снова сжала руку сына. Левая рука его сына, сжатая в кулак, лежала на его половом органе. За полчаса до прибытия поезда на римский вокзал Термини сын погладил свою мать по волосам. В зале вокзала на полу на одеялах, на тряпках или спальных мешках друг подле друга лежали пятьдесят молодых людей. У одного молодого туриста, сидящего в инвалидном кресле, спальный мешок был привязан за спиной. Когда я вышел с вокзала, ко мне подошли двое мужчин, выкрикивая: «Такси? Такси?» Я пересек автобусные остановки и пошел, сорвав с куста ветку белого олеандра и засунув ее в петлю брюк, отправился на площадь Чинкваченто.

Из классной комнаты общества Данте Алигьери в Риме я увидел в окне противоположного дома двух белых павлинов, качая головами, ходящими взад-вперед по гостиной, как раз когда учительница итальянского спрашивала у одной из учениц: «Ti piace Venezia!», и девушка испуганно отвечала: «Si, Venezia èbella!» Я и Карло шли по Венеции из одного зала для прощания в другой, чтобы посмотреть на выставленных там в открытых гробах покойников. Едва мы ступили на территорию больницы, где в первом этаже, рядом с Каналом, чтобы быстрее было доставлять покойников речным трамваем на кладбище Сан-Микеле, располагался зал прощания, нам в нос ударил трупный запах. Мертвец был обряжен в фиолетовый шелк. Кончик его носа и ногти уже посинели. Его щеки ввалились и стали похожи на те золотые тарелки, на которые священник кладет Тело Христово, облатки с отпечатками пальцев римского папы, а затем сует ее меж синюшных губ умирающего во время агонии. Служащий морга с помощью сварочного аппарата запаивает цинковый гроб, который, как матрешка, вставляется в деревянный. Родственники прикасались к разлагающейся плоти умершего, оплакивая и свою собственную несчастную долю. Если бы покойник мог разнять свои сложенные как для молитвы руки – ведь в действительности никто не знает, хотел ли он, чтобы его руки были сложены в последней молитве – и схватить того, кто оплакивает самого себя, а вовсе не его, и в наказание за это потащить его за собой в гроб, прежде чем венецианский могильщик запаяет его в гроб! Но он лежит в гробу совершенно беспомощный и не способен отогнать от себя даже обсевших его мух. Здесь, где мертвая плоть, здесь же и паразиты, где паразиты, там и я. Я поднял клочки фотопортретов, сделанных венецианским юношей на центральном вокзале, а потом разорванных и брошенных перед Canale Grande, и наклеил их в мою записную книжку. Затем я пошел в кино, еще раз посмотрел феллиниевский «Сатирикон». Я снял туфли, совершенно промокшие из-за наводнения в Венеции, положил носки на горячую батарею, задрал голые влажные ноги на мягкую обивку откидного кресла и уставился на экран.

Римские уличные мальчишки, прислонившись к каменным столбам на площади Фирдоуси, держали в руках мертвых ящериц.